Фарид Нагим: Земные одежды

— Совсем, что ли, очумел от радости? — удивилась мама. — Вон же твоя дырочка в заборе.

В сенях жарко, как в бане, и пахнет хлебом.

— Вы хлеб печете, мама?

— Хлебный-то закрыли! — радуясь, что сообщает новость, сказала она. — Все сами пекут. Кому охота т а к и е деньги на казенный хлеб транжирить. Продавщицы аж плакали...

Я слушал, а сам переставлял чемодан с места на место, наконец, водрузил на табурет. Мама села и все говорила, намеренно не замечая его. При виде покупок запричитала.

— Федя, зачем тебе это надо было?! Уйму денег потратил! — сокрушалась она. — Мы бы и так перебились.

— А вот папе фермерский комбинезон. Я его в секонд-хенде нашел.

Мама щупала джинсовую ткань и что-то прикидывала в уме.

— Да ну его! Фермера нашел! Он напьется и потеряет где-нибудь.

— Тогда ж только в трусах домой придет! — я испугался, что она припрячет комбинезон.

— А что, не приходил? Приходи-ил, и не раз!

Пили чай с хлебом и сливками. Стол вынесли из сеней во двор, под березу. По-деревенски низко проплывали легкие громады облаков. Я подносил пиалу к лицу, а в ней дрожит солнце, чуть наклонял вбок — отражается ветвь березы, по краю курчавится облако. Трогал губами золотистый дрожащий шар, пил и представлял, что мы с мамой на небесах.

— А как коровы мам, которых мы с папой из колхоза привели?

— Слава богу! — махнула она рукой. — Слава богу, разделался он с ними со всеми, кого сдали, кого зарезали.

— Почему?

— А какой толк от них, Федор? Титьки тугие, сами больные, нервные. А весной-то что было — смех и грех, если рассказать! Повела их в первый раз на выгон. Красулька впереди наша, а эти за ней. Вроде идут. Подгонять уже стала к грейдеру, а они услышали шум дойки с фермы — и-и-их! Как рванули туда, я аж опешила. Что делать? Красульку пустила к стаду, сама домой. Соседку, Светку, позвала. Приходим в мэтэфе, на базу, а эти кулемы стоят среди других колхозных коров, тут им и кормушка и автопоилка. Счастливые, ждут, когда к ним доильный аппарат подключат, а ведь доенные они. Мне их даже жалко стало. На веревках вытаскивать пришлось и через всю деревню переть. Три раза, Федь, три раза они так убегали! — мама прерывисто вздохнула.

Я представил отца, увидел себя рядом с ним. Дорисовал за спинами морды коров и баранов. У всех был испуганный, беспомощный вид.

Листья березы картаво шевелились под ветерком, чай давно остыл.

Рано вечером приехал с работы отец. В нем ничего не изменилось.

— Здорово, здорово, сынок! С приездом! — отец, превозмогая усталость, суетился и стеснялся. — Ну, как там, в Москве?

Его рукопожатие очень жесткое и шершавое, будто рука в деревянной перчатке. Мы с отцом всегда только мельком смотрели в глаза друг другу, словно что-то нехорошее знали за собой и не поговорили об этом искренне.

— Вон, посмотри-ка, что тебе сын привез, — по-обычному глядя на отца, сказала мама.

— Ох, ты, вот это сынок! — отец развернул комбинезон, и лицо его растерялось. Опустил глаза, пощупал ткань, проверил молнии. А потом гордо встряхнул комбез. — Ребятам скажу — видели итальянскую рекламу по телевизору. Во-от, Федька мне у них купил… Да я теперь первый фермер на деревне!

— Смотри, не зафермерствуйся! — презрительно сказала мама.

— Ты че, мать? — отец болезненно заглянул ей в глаза. — Эх ты-и…”

Словно счастливый дурачок стоял Димка у главного корпуса Российского государственного университета МСХА имени К.А.Тимирязева. Неужели он был такой умный, что учился в этом солидном заведении? Ему ничего не вспомнилось и не раскрылось здесь. Конец весны. Сияют выпуклые оконные линзы. Студенты готовятся к сдаче экзаменов. Он с радостью откликался на просьбы дать подкурить или угостить сигареткой. Щурился на солнце и ждал, что его узнает какой-нибудь прекрасный человек, настоящий друг, и позовет с собой, раскроет ему глаза, расскажет прикольный случай из жизни того парня, и этот Димка вспомнит сам себя, освободится от вязкого морока, в котором находится с непонятных пор.

“Отец наконец-то стал хозяином. Появилось какое-никакое добро. Зачем ему пить? Радостно и приятно было ждать его с работы, уважительно готовить баню. Зашел дядя Миша, он колхозник, приезжает раньше с полей. Мама доит корову, а он сидит на бревне.

— Урожай-то какой нынче! — говорит он. — Двенадцать зерен в колосе насчитал. Даже обидно!

— Да, Миш, тяжело, — не расслышав, что он сказал, отвечает мама.

— Это как же они зерно собираются отвозить? Я слышал, две машины у них всего.