Фарид Нагим - Земные одежды

— Ты моя первая и единственная женщина! — он осторожно погладил ее тело, желая передать через ладонь всю свою любовь и благодарность.

Она замолчала, всхлипнула.

— Да ну? — строго спросила она. — Как это?

— Да. Так… Я щас не соображаю ничего. Но это так.

— Ясно.

— Да, не плачь.

— Я думала, больно, а не больно совсем.

— М-м.

— Как будто с другим человеком — ему больно, а он меня за руку держит, и так я чувствую ее боль.

Он слушал ее голосок, истончающийся, если она начинала смеяться, и хмурился от счастья.

— А почему плакала?

— Не знай.

— Тебе грустно?

— Не знай.

Она легла на его живот, подняла руку и осторожно опустила, погладила, сжала с робостью первооткрывателя.

— Я все-таки не ожидала, что такой большой… ТЕБЕ так не щекотно разве? Врешь? Что, ни капельки?

Он засмеялся, ее голова запрыгала на его животе, и она тоже засмеялась. Ее тело стало легким, гибким и текучим, и он вдруг почувствовал, что узелка, стягивающего все ее мышцы, больше нет, они развязали его этой ночью.

— Ты липкий весь… Я пойду, помоюсь, щас вода, как молоко парное.

Стоя на коленях в воде, он омывал ее, а она будто спала на его плече, точно девчонка, набегавшаяся за день.

— Если честно, то никакого кайфа… Чувство, типа он до сих пор там, и у меня там кругло.

— Как?

— Кругло…

— Какая же ты еще маленькая все-таки! — удивился Димка.

— Давай теперь я тебя помою.

Димка поднялся с колен, закинул руки за голову. Теперь она опустилась на колени, трогала, насмешливо вертела, приподнимала, шлепала.

— Ну, хватит! — вспыхнул Димка и вырвался.

— Ты чего?

— Ну как-то все… Как на уроке биологии!

Она подплыла к нему, обхватила бедра, поцеловала, и он почувствовал тепло ее языка и тянущую, щекотно упругую силу.

Она смеялась, говорила что-то и ставила на Димке опыты, со смелостью и развязностью неофита. А потом с тихим умилением наблюдала за переменами под своей рукой…

— Я умираю, как люблю, — шептала она. — Каждым своим кусочечком тебя люблю.

И он чувствовал ее каждым кусочком своим. Она пронзила все его существо. Жгучей болью наполнила сердце, и он слышал края этой хрупкой чаши.

Когда он проснулся, было еще темно, и он какое-то время не мог понять, на чем же лежит его ладонь, пошевелил пальцами и почувствовал ее сосок — на груди Ивгешки. Ахнул, улыбнулся и замер, сердце ныло и, казалось, могло сбиться с ритма, остановиться от неосторожного движения. Они лежали в старом шалаше. Как они здесь оказались, он, убей, не смог бы вспомнить.

“Откуда взялась эта сикельдюшка! Ходила себе и ходила мимо и вдруг сорвала мою голову, как цветок. Я же сдохну без нее”.

Он засыпал и просыпался с ощущением ужаса и счастья, переполнявшего душу: “У-у, конец мне!”

За эту ночь от него отпочковался странный отросток. Он скосил на нее глаза — розовое солнце пятнами по телу — совсем ребенок. И в том, что она крепко спала в такой неудобной позе, тоже было что-то детское. И ноги ее, до колен почти черные, в легких белых царапинах и ссадинах, вполне еще девчоночьи. Но все, что выше колен и локтей было уже наполнено медом и женскими мурашками, он в истоме закрывал глаза, чувствуя, как тяжелеет и твердеет внизу.

Гладил ее шелковистые волосы, рассыпавшиеся по спине, а самому хотелось вскочить и заорать, исполнить дикий танец радости, перевернуть этот стог. Гладил и, наверное, снова заснул.

Проснулись от жгучих лучей. Димке казалось, что Ивгешка ужаснулась. Она молчала и стыдливо прикрывалась, пока не оделась. На щеке ее отпечатался травянистый узор. Димка так и не нашел своих трусов, хорошо что рубашка с брюками не потерялись.

Они шли по лугу в блестящем коловращении лучей. Солнце тяжело, жарко сдавливает тело с ног до головы. Кипенно-белыми, вытянутыми громадами покоились в синеве облака, из-за их гигантских объемов Димке казалось, что они с Ивгешкой не идут, а топчутся на месте. Она прижималась к нему, а он обнимал ее одной рукой. Вдали, плавясь и дрожа в мареве, словно на полотне кинотеатра, показалась повозка или машина, и Димка вдруг почувствовал, что все это время пути, сам того не замечая, сжимал пальцами ее грудь. Казалось, что не замечала этого и она.

— Что, что? — испугалась она, когда он снял руку. И вдруг словно очнулась, отстранилась от него, посмотрела трезвыми и будто бы чужими глазами. — Я пошла. Не провожайте меня. До свидания.

Между ними, громыхая и пыля, пронесся джип. Димка молчал и ничего не соображал, жар в голове и состояние солнечного воспаления. В душе нарастала неизъяснимая тревога, страх, будто в том, что случилось, таилось как счастье, так и великое горе. Ему надо было отпустить Ивгешку, не раздражать ее сейчас и самому сосредоточиться, подумать, ведь впереди его ждала другая, новая жизнь, и новая счастливая ответственность.