Фарид Нагим - Мальчики под шаром

– Привет, Вась! – сказал он, будто мы только вчера расстались. – Давай пива у тебя попьем…

И я вдруг увидел, что он абсолютно седой. Мы поздоровались – твердость и крепость появились в его обычно вялой ладони. Петя задвинулся за мою спину.

– Так, а это кто? Я тебя во-от таким видел. Ну давай познакомимся! Виталий…

– П…п…п…

– Петр! – представил я его. – Он, когда волнуется, заикаться начинает.

– Пройдет, у меня тоже такое было.

И я вдруг заметил, что у него изменилась, словно бы разгладилась, недобрая половина лица. Поднялось веко и кривой уголок губ.

Я суетился на кухне, не знал, за что хвататься.

– Так. Чай-кофе… Вот нарезка есть, Виталь. У Юльдоса где-то рыбка была… Она же любит пиво, ты знаешь.

Он молчал. А потом странно посмотрел на меня.

– Вася, ты веришь в бога?

Так спросить мог только Виталик. Он один мог так требовать от людей окончательных, искренних ответов. Я вдруг задрожал, и душа моя обрадовалась за него. Будто мне по воздуху уже передалась какая-то значимая информация от него. Я стал догадываться, что произошло.

– Конечно, Виталик. Я верю, верю! – Я словно бы спешил уверить его.

Я вдруг понял, что мне больше не надо бояться его зависти, что я полностью могу открываться и доверяться своему другу. На склоненном лице его играла неслыханная добрая улыбка.

– Я поел грибы! – торжественно сказал он. – Меня пригласил в лес один художник. Это надо делать в лесу.

– А-а, понял, понял, какие грибы.

– Знаешь, я съел много. Двойную дозу, чтоб легче было умереть.

Он вспомнил про пиво и отхлебнул, словно воду. Мы молчали. Я слышал, как Петя брюзжит губами, изображая мотор машины.

– И я услышал голос… Вначале я почувствовал силу. Знаешь, варвары ели перед боем специально. Мне показалось, что я щелчком могу сбить дерево. Потом подбежала собака и стала дышать передо мной с высунутым языком, я хотел ее отодвинуть мизинчиком… И вдруг услышал голос. “Спрашивай”! – сказали мне сверху. Я спросил про себя. “Ты гниешь, посмотри на свои руки”! И я увидел червей на своих пальцах, я плакал и грыз их, будто они резиновые.

Пальцы его действительно были в ранах.

– Мне показали страшно уродливого и злого бомжа. “Это ты. Ты хочешь стать таким”? Нет. “Спрашивай”. И я спросил про своего любимого Уэльбека. Мне сказали, что это писатель не очень, он пишет не от добра и в него нельзя верить. Ты был прав, Вася... Я говорил на своем древнем языке. И художник слышал этот невероятно красивый язык. Мне показали мою дату смерти. Ты знаешь, у меня еще много лет впереди, оказывается.

Он вдруг снова вспомнил про пиво. Поднял бокал, задумался и отставил.

– Я даже про “голубых” спросил. – Он ясным и спокойным взором посмотрел на меня. – И мне ответили, что это любовь и нет их вины в этом.

И я вздрогнул. Я почувствовал, что он говорит настоящую правду. Потому что этих людей он ненавидел патологически.

– Я видел время в объеме, в ширину и высоту… Я спросил про религии. И мне ответили, что это всего лишь разные национальные домишки под единой божественной крышей. И в чем правда? “Правда в том, что тебе говорили мама и бабушка, например, в добрых сказках. Правда с рождения в твоей душе”… Мои пальцы вились, как кишки. Не страшно, – сказал я. И они исправились. Я слышал, как топает по земле паук. И вдруг он превратился в монстра. Еще чуть-чуть и… Потом выползла змея и превратилась в змея! Не страшно! Потом Вервольф! Не страшно! – кричал я. Ты знаешь, это была чистка – от гордыни, злобы, зависти, депрессии, похоти и… И я увидел вдруг сияющую душу свою. Я ее видел, вот как тебя! Даже ты, может быть, не настолько реален, как я ее тогда видел! Я как бы знал, что душа есть, но я не знал, что она действительно есть! И я увидел рай, душистый такой лужок, а сбоку от самого горизонта стало клубиться нечто, принимая то вид голой морщинистой старухи, то черепашьей головы, то какого-то ужаснейшего глаза в проруби кожаных морщин, как у слона, то просто дыры, из которой высовывалось что-то мерзкое и ужасное.

Он тихо опустил бокал на стол.

– Вась, – сказал он. – Извини… Представь, что твой Петя играет на балконе, встает на табурет и выпадает…

У меня исказилось лицо. Я слышал, как в большой комнате мирно брюзжит мотор.

– Страшно? А теперь усиль этот страх в миллиарды раз – вот такая ужасная безвоздушная дыра надвигалась на меня, все ближе и ближе… Понимаешь, слова живые. И я сейчас не могу их вырастить так, чтобы ты ощутил весь мой ужас, перед которым меркнет животный и вообще какие бы то ни были страхики земные. Это была дыра адова! Ад! За что? Ведь я не убил, не зарезал… Я заплакал, Вася, и, знаешь, когда дыра накрыла меня, я сказал: ВЕРЮ!.. МНЕ СТРАШНО, ГОСПОДИ! ГОСПОДИ, СПАСИ И СОХРАНИ!