Виктория Лебедева - В ролях

А через несколько месяцев около Любочки случился поэт. Он тоже был в летах, солидный и обстоятельный человек. Ходил всегда в тщательно отглаженной пиджачной паре, но без галстука. Любил цитировать Пушкина. Собирался в самое ближайшее время выпустить книгу. После первой близости (которая самым романтическим образом состоялась на скрипучем общежитском стуле), восхищенный способностью Любочки на весу раскидывать ноги почти на сто восемьдесят градусов, он немедленно начертал на подоконнике косметическим карандашом четверостишие-экспромт:

Твои прекрасные раскинутые ноги

Лежат, как две проселочных дороги.

Куда пойти, чтобы сберечь любовь твою?

На перекрестке лучше постою.

Любочка была от стихотворения в восторге и показывала его случайным гостям, пока оно не стерлось.

Всякий раз победа давалась очередному воздыхателю с таким трудом, что это исключало даже мысль о последующих «мужских разговорах в курилке». Любочке удалось невозможное – она сохранила репутацию. Это было, впрочем, неудивительно. Все-таки Любочка была Музой, а не какой-то там театральной давалкой вроде Нины. Музе полагалось быть капризной и переменчивой. Муза имела право приходить и уходить, когда вздумается. И каждый приход ее был праздником – фактом не физиологии, но искусства.

Глава 22

Настоящий мужчина никогда не станет кормить Музу одной лишь духовной пищей, тем более когда вокруг столько претендентов на право обладания, поэтому каждый, кто возникал около Любочки, стремился принести к ней в дом условного мамонта. Благодаря этому счастливому обстоятельству в комнатке общежития очень скоро появились, без всякого вмешательства со стороны хозяйки, такие полезные предметы обихода, как холодильник, телевизор, просторный раскладной диван, обитый мягким бордовым плюшем, утюг с паром и доской, и прочая и прочая.

В этом тщательно свитом гнездышке царило уютное женское счастье. Оно выставляло из шкафа разноцветные рукава, пятнадцатью парами туфель стояло под вешалкой, лучилось в сережках модной хрустальной люстры, распевало из новенького транзисторного приемника. В чем был Любочкин секрет? А и не было у нее никакого секрета. Просто ей доставлял радость сам факт существования мужчин на земле. И в глазах мужчин это выгодно отличало ее от сверстниц, воспитанных на кинофильме «Девушка с характером».

Бог весть, как ей это удавалось, но она была по-настоящему счастлива с каждым. И не важно, длились отношения один день или один год. С ней было тепло. Она, по природе незлобивая и заботливая, кормила и обстирывала очередного избранника, и давала ему малиновое варенье с ложки, если он простужался, и пришивала пуговицы, и наводила стрелки на брюках. Она сразу начинала дружить с его друзьями, жить его интересами, тужить о его неприятностях и умела завязывать галстук пятью разными способами. Это было почти как с Героем Берлина, только герой теперь был не один.

Возможно, секрет ее счастья заключался в том, что она, по сути своей, оставалась ребенком – избалованной девочкой, за которую мальчишки решали задачки и дрались до первой крови. Пока была замужем, пока воспитывала маленького сына в далекой Шаманке, она не могла позволить себе роскошь быть собой, и теперь, когда эта возможность представилась, беззаботно наслаждалась, отложив все текущие проблемы до тех пор, пока строгий учитель не вызовет ее к доске. Но по паспорту она давно уже числилась самостоятельным человеком, и вызвать ее к доске было решительно некому.

Конечно, роль Музы была не такой уж простой.

Настоящая Муза легка. Около нее нет места ни усталости, ни болезням, ни бытовому неуюту – все это факторы принижающие, прибивающие к земле. Где тут взлететь? А Любочка, хоть и Муза, хватала иногда насморк, или у нее желудок расстраивался, или прыщик вскакивал – в такие дни порхать и радоваться становилось тяжело. К тому же времени катастрофически не хватало. Каждый день нужно было успеть в десять мест, и улыбаться, и выглядеть, и вербовать для своей армии новых рекрутов. Вот и выходило, что на Илюшеньку почти ничего не остается.

Она появлялась раз в год – летом после гастролей, снимала в Новосибирске гостиницу на три-четыре дня и забирала мальчика гулять и развлекаться. Любочке не хотелось встречаться с бывшей свекровью. Не по вредности характера. Просто Любочка, о северных похождениях Гербера ничего не знавшая, чувствовала себя виноватой. Меж тем Валентина Сергеевна, уже несколько раз побывавшая с визитом в Мамско-Чуйском районе, понянчившая вторую внучку, ни в чем Любочку обвинять даже не думала. Зная Герберову склонность к преувеличениям, она не слишком верила в историю Любочкиного сожительства со старцем в пижамных штанах.