Виктория Лебедева - В ролях

Любочка довольно щурилась. Она повисла у Гербера на шее, жарко и жадно поцеловала в губы, прошептала:

– Дай угадаю, какой здесь дом наш! С первого раза угадаю, спорим?

Гербер усмехнулся и вернул поцелуй.

– Думаешь, не смогу? – Любочка обиженно надула губки.

– Сможешь! Ты у меня все можешь, солнышко. Только придется тебе еще чуть-чуть потерпеть. Это, ангел мой, Шелехов. А Шелехов вовсе еще не Шаманка, увы.

Тут Любочка и почувствовала первый укол беспокойства. Но пока это беспокойство было еще абстрактным. Оно, словно легкий порыв ветра, метнулось мимо лица и отлетело, а Любочка заскучала и запросила мороженого.

Следующего автобуса прождали часа два. Любочка вся извелась. Она уныло сидела на чемодане и нервно перебирала край подола. Говорить совершенно не хотелось, от жары разболелась голова, и настроение все больше портилось.

Подошедший автобус был похож на ежика. Пыльный и унылый, он мелко дрожал и поводил длинным носом. Садились тихо, по-деловому, совсем как взрослые – никаких тебе ни шуток, ни смеха. Народу набилась целая прорва, и Герою Берлина пришлось от души поработать локтями, чтобы отвоевать для усталой беременной жены сидячее место. Едва тронулись, измученная Любочка задремала. Но на каждой новой остановке она вздрагивала, поднимала голову и с мольбою смотрела в окно, а потом на Гербера, и в мутном от духоты, по-собачьи печальном взгляде ее читался немой вопрос: «Приехали?!» Но нет, никак не приезжали. Автобус, пыхтя, полез в гору и вскоре заглох. Разморенные пассажиры, переругиваясь, высыпали на улицу покурить и размяться. Только Любочка осталась сидеть на своем месте, головою привалившись к горячему пыльному стеклу, и по щекам ее покатились тихие крупные слезы. Герой Берлина совсем растерялся и не знал, что ему делать. Чинились долго, и Любочка, наплакавшись и настрадавшись, крепко уснула. Когда она открыла покрасневшие влажные глаза, отремонтированный «ежик» все еще взбирался в гору – шумно, из последних силенок. Любочка опять с мольбою посмотрела на мужа.

– Теперь уж совсем немного. Немножечко! Больше половины уже проехали. Потерпи, солнышко! – виновато пробормотал Гербер.

На этих словах автобус достиг верхней точки маршрута, на мгновение завис в ней и радостно, с ветерком покатился вниз.

Первые пять дней Любочка проплакала, забившись в уголок необъятной, провисшей проволочной кровати, прерываясь только на еду и на короткий сон, не находя сил даже на упреки, – и собственные молчаливые слезы казались ей безысходными и величественными. Она представляла себя прекрасною узницей, похищенной из княжеского дома жестоким воителем. Герой Берлина сбился с ног, пытаясь рассмешить прекрасную Несмеяну, но это у него не получалось – Несмеяна слишком вжилась в придуманный образ и никак не желала из него выходить. Только ночью, ложась с мужем в одну постель, она переставала плакать и жадно, подолгу с ним целовалась. Это было, конечно, против правил, но и ей ведь к вечеру надоедало плакать, хотелось и ей отдохнуть и расслабиться. Каждый раз Гербер обманывался, верил, что слезы кончились, но утром все повторялось сначала, и опять он метался по дому, не зная, что предпринять. Учебный год был уже на носу, и неплохо было бы появиться в школе, хотя бы расписание узнать, но Гербер все откладывал, на работу не ехал. Разве мог он оставить Любочку одну, беременную, в таком вот истерическом состоянии? На третий день пришла знакомиться с «молодой» древняя сморщенная бабка из соседней половины дома. Фигура у бабки была согбенная, взгляд ехидный – точь-в-точь «сарафанное радио». Любочка знакомиться не пожелала. Еще глубже забилась в свой уголок, одеялом укрылась с головой и оттуда, из-под одеяла, жалобно всхлипывала. «Простите, в положении она у меня», – извинялся Гербер. Но соседка только поухмылялась и через несколько минут убралась восвояси.

Ситуацию спас контейнер с вещами, наконец-то догнавший молодоженов. К моменту его прибытия Любочке и самой опротивело реветь, но она никак не могла найти достойного повода, и вот повод нашелся. Прибыли в контейнере новенькая двуспальная кровать с двумя парами белого постельного белья, комод с зеркалом и лакированный трехстворчатый шкаф. Любочка по-детски обрадовалась вещам старым и новым и запела, замурлыкала себе под нос героические пионерские гимны, которые разучивала в школе. Она взялась за метелку и за тряпку, вымела паутину по углам, развесила веселые занавесочки, заставила Гербера побелить печь и выкрасить рамы. Теперь Любочка сама себе представлялась эдакой девочкой-Женькой из фильма «Тимур и его команда», радостно и бесстрашно намывающей окна третьего этажа. И пусть Любочкины окна почти вросли в землю – это совсем не мешало мечтать и наводить уют. А Гербер, окончательно сбитый с толку, получил возможность выйти на работу.