Иосип Новакович - День дурака

Я для них как помеха, подумал Иван. А еще беспокоятся о покойных матерях. Разве сегодня не мой день?

Игроки словно услышали Ивана и одновременно посмотрели на него.

– Он неплохо выглядит, – заметил Ненад. – Не раздулся и не воняет, ну, по крайней мере, не больше, чем обычно.

– Эти умники, – отозвался Бруно, – при жизни выглядят мертвыми, а после смерти – живыми.

Когда Сельма поставила две свечи у изголовья, Иван ощутил утешительное тепло пламени и жаркое дыхание жены на своей щеке.

Эти признаки жизни казались Ивану настолько простыми, что ему страстно захотелось жить. Он знал бы, как радоваться простым удовольствиям, которые дарит нам жизнь. И смог бы любить. А занимаясь любовью, он больше времени отдавал бы ласкам до и после, а не собственно половому акту.

Иван почувствовал, как ему в уши и ноздри засунули какое-то жгучее вещество, а лицо смазали чем-то, пахнувшим смертью и убийством. Все живое в нем, даже бактерии, было уничтожено. Паника и отчаяние проникли в костный мозг, предполагая, что два этих состояния могут сосуществовать, хотя паника в перспективе была более оптимистичным ощущением, чем отчаяние.

Иван привык к запаху химии и вскоре перестал его замечать. Поскольку долго оставаться в состоянии паники невозможно, он перестал паниковать и чувствовал теперь усталость и даже скуку. Отравленный поверхностным дыханием, Иван задремал.

Что-то с грохотом свалилось на пол, скорее всего, кофейная чашка Бруно, и разбудило его. Таня разговаривала шепотом. Ивану стало интересно, горюет ли дочка о нем. Будет ли дом казаться ей пустым после возвращения с похорон?

Иван удивился, что любовь дочери теперь так много значит для него. Но поскольку он избавился от всей суеты, то теперь только понял, что любовь – единственное, что его заботит. Он жалел, что дочка не подошла поближе, она тихонько шептала что-то Сельме, словно боялась «разбудить» его, снова оживить – но разве это было бы не ужасно? Порой страшновато будить спящего, а мертвого – еще страшней.

А потом Таня заплакала так тихо и трогательно, что у Ивана затрепетало сердце.

Дерево робко поскрипывало. В комнате собралось много людей, и все они перешептывались. Этот шипящий шепот пугал Ивана, казалось, что его засасывают щупальца гигантского спрута. Но порой шепот и не был шепотом, поскольку некоторые просто неспособны шептать.

– Когда он умер? От чего?

– Сердечный приступ.

– Инсульт.

– А я слышал – цирроз печени.

– Возможно, он слишком много пил.

– И его отец тоже от пьянства. Это в генах.

– И не только в его. Вся нация умирает от проблем с печенью, я вам скажу.

– Нет, это все война. Черт, да больше народу умерло от болезней, связанных с посттравматическим стрессом, чем от пуль.

– Чепуха. Это не пост-, а предтравматический стресс. Вся страна и ее жители разорены, и их мысли заняты только тем, что с ними будет через два года, поэтому они не видят излучины дороги у себя перед носом – бац! – и они уже умерли.

– Если бы он так и продолжал пить сливовицу. то был бы сейчас жив-здоров, смею вас уверить. Все дело в том, что водка не дает никаких ощущений и можно выпить целую бутылку, не сблевав и не испытав жжения в горле. А со сливовицей так не получится – когда пьешь сливовицу, то точно знаешь, что ты пьешь.

– Да, тут вы правы. После двух стаканов в желудке пожар, а после трех уже блюешь. Хорошая проверка безопасности. Сливы поистине плод Господней мудрости, так он о нас заботится. Когда пьешь сливовицу, то не нужно себя контролировать. О боже мой, где вы это взяли. Ну что ж, па zdravlje!

Дальше слышался звон стаканов и жадное глотание.

– Чудесно! Na zdravjje!

Люди кружили по столовой, и их шепот отражал общее облегчение от того, что они ушли подальше от трупа. Иван время от времени различал отдельные слова и обрывки фраз: «Отпуск… в Триесте?… «Опель-корса» «вектре» и в подметки не годится… Сукер опять выиграл… шерсть… курс на черном рынке… конвертируемая валюта… венгерские свиные отбивные». Звон бокалов, аромат сливовицы проплывал мимо ноздрей Ивана в окно, а запах орехового штруделя пробивался через вату в носу, отчего горло наполнялось слюной. Ивану было обидно, что его смерть стала предлогом для вечеринки, на которую его не пригласили.

Он думал, что вокруг него, из уважения к смерти, гости не скажут о нем ничего неприятного, хоть и правдивого. Плохо, что я не могу подслушать, что же они действительно думают. Но разве мне не повезло? Большинство мужчин после смерти не слышат, как жены и дети плачут по ним от любви или от ужаса. А я слышал. Но мне противно слышать, что некоторые считают меня пьянчугой. Конечно, я бы с удовольствием выпил бы сейчас вина, а кто бы на моем месте отказался? А еще лучше стопку коньяка, а то во рту какое-то липкое ощущение.