Дорис Лессинг - Сентиментальные агенты в Империи Волиен

— Снова нами распоряжаетесь, а? — брякнул один шутник, — вчера он тоже присутствовал среди присяжных, в ярком наряде с большой пуговицей на груди, с надписью «Ну что, власти Волиена, доигрались?».

— Ну, даже если и так, то сегодня я в своем праве. Закон разрешает любому из группы присяжных, не только председателю жюри, потребовать время на закрытое совещание.

И тут присяжные зашевелились в своей ложе, а те, кто остался с предыдущего дня, начали вставать и продвигаться к выходу, бормоча: «Простите»; «Это уж слишком»; «Вообще-то мы собирались тут посмеяться», — и ушли.

— Найти других присяжных, — распорядился Спаскок, и вмиг из толпы, переполнявшей скамьи зала, выделились ответственные люди серьезного вида.

В результате в ложе присяжных теперь оказались совсем новые люди, не те, что вчера, за исключением председателя жюри присяжных.

— Можно начинать? — осведомился Спаскок, голос его дрожал от сдержанного сарказма.

— Да, судья, полагаю, теперь все в порядке, — ответила Аритамея.

— Хорошо. Тогда, с вашего позволения, начнем.

Грайс встал. Он был таким же угрюмым, важным и бледным, как Спаскок. Они оба, совершенно одинаковые, были наглядной иллюстрацией того типа людей, какой возникает на последнем этапе развития империй.

На фоне Грайса замечательный, несравненный Стил казался живым воплощением темы сегодняшних дебатов.

Грайс начал:

— Я хочу вызвать для дачи показаний своего главного свидетеля.

— Одну минуточку, Грайс: каково ваше обвинение?

— Мы все его знаем, судья, — вмешалась Аритамея. — Оно написано на этих программках, которые нам раздали. Второй пункт «Обвинения» заключается в том, что мы позволяем себе слишком многое.

— Не позволите ли вы мне вести сегодняшнее заседание суда? — буквально закричал Спаскок.

— Прошу прощения.

— Мадам высказалась по делу, — заметил Грайс.

Опять столкнулись двое этих худых, нервных, замученных, дрожащих людей. Оба явно были готовы накинуться друг на друга, и в то же время каждый был готов охранять интересы оппонента и заботиться о противнике, как о себе.

— Да, пожалуй, — сказал Спаскок, — но подобный подход неуместен, и я просто не могу…

— А ты сделай уступку. Для прочтения этого Второго пункта «Обвинения» потребуется полдня.

— Просто в голове не укладывается: все кому не лень советуют мне, судье, как вести дело в моем собственном зале суда. Но если вы настаиваете…

— Ничего я не настаиваю, просто прислушайся к здравому смыслу…

С улицы донеслись топот ног и крики толпы.

— Ну, я допускаю, но вообще-то это совершенно…

— Я знаю, незаконно, но… — Грайс сделал знак Стилу, тот двинулся к свидетельскому месту и встал там в ожидании. Опять наступило долгое молчание. Волиен по сути дела не понимал, что на них вот-вот нападет Мотц: «Сириус» — этим словом они обозначали любую грозящую им опасность.

Но каков был контраст между этим существом и ими, между этим мотцанцем и любым тогдашним жителем Волиена.

Вот он стоит, невероятно сильный человек, клубок мышц и сдерживаемой энергии, не делающий ни единого лишнего движения, — к такой экономии движений приучают себя люди, живущие на пределе. Стил не крупнее любого волиенца. Он ничуть не умнее их. Генетически он ничуть не более одарен. Но, глядя на него, волиенцы позволили себе долгий вздох и переглянулись, демонстрируя пренебрежение.

«Шпион» — это слово зашелестело в атмосфере зала, запущенное, как всегда, Кролгулом. Однако оно долго не продержится тут; его как будто отвергала сама атмосфера зала.

— Я не шпион, — произнес Стил неторопливо, но решительно. — Меня пригласили на этот суд, чтобы помочь.

— Так все шпионы говорят, — намекнул Кролгул, и тут Инсент его одернул:

— Прекрати, агент Шаммат!

Он не хотел произносить этого слова, но раз уж произнес, то надо быть последовательным. Инсент обернулся к Кролгулу, который, со своими впалыми щеками, развалился, позируя, на своем месте и смеялся.

— Фашист, — сказал Кролгул. Инсент не дрогнул.

Председатель жюри присяжных сказала, явно теряя терпение:

— Судья, давайте продолжим слушание дела. Я уверена в добрых намерениях этого джентльмена, но меня с детства раздражают подобные перепалки.

— Она абсолютно права, — согласился Спаскок. — Давайте продолжим.

— Я хочу, чтобы ты, Стил, рассказал историю своей жизни, — попросил Грайс.

Стил так и сделал. Ложная скромность не в привычках мотцанцев, и его рассказ, который ничего не приукрашивал и ничего не умалял, произвел впечатление. Когда казалось, что он чего-то недоговаривает, вмешивался Грайс: