Илья Штемлер - Завод

Сегодня, как всегда перед работой, Юра неторопливо протирал замшей инструмент, находя всему свое место. Лерки, надфилечки, метчики, спокойно поблескивая сизой сталью, ложились рядком. В этом порядке была своя красота, профессиональное мастерство и нечто такое, что заставляло Кирилла всякий раз придерживать шаг, разглядывая темно-зеленое сукно верстака, словно витрину.

На участке отца никого не было. Бригада собралась у сломанного станка. Там шел большой совет, хоть и присутствовали только двое: Сопреев и Кирпотин. Полуразобранный станок имел какой-то сконфуженный вид, словно больной в рентгеновском кабинете.

— Отец-то скоро придет? — спросил худой и маленький Сопреев.

Кирилл молча пожал плечами и чуть наклонил голову. Сопреев переждал немного, раздраженно хмыкнул и повернулся к Кирпотину, продолжая разговор.

— Сознается! Дурак он, что ли? Вот в Нюрнберге главных фашистов судили. Им и документы предъявляли, и фильмы, и свидетелей. А они от всего открещивались. Человек сознаться не может. Потому как человек всегда сам себя прощает, что бы ни сотворил.

Сопреев слыл в бригаде эрудитом и философом.

— Ну и даешь! Сравнил тех молодчиков с простым хулиганом! — Кирпотин был старым оппонентом Сопреева. — Вот в кино «Преступление и наказание» старуху парень кокнул и сознался.

— Тю! — Сопреев в негодовании присел на табурет. — Так главное-то не в этом. Главное, что он оправдание себе нашел. Что есть, мол, люди, которым все дозволено. И признался не сам, а следователь припер. Так бы он и признался, держи карман шире. Вот ты скажи, только по совести, ты бы признался?

— Если бы старуху убил? — уточнил Кирпотин.

— Если бы станок сломал. И свидетелей не было бы никого.

— Признался! — с маху ответил Кирпотин. — А чего не признаться?

— Врешь! — Сопреев покачал плоским коричневым пальцем. — Врешь ведь. А вот ты признался бы, а? — Он повернулся к Кириллу.

— Да, — резко ответил Кирилл.

— Кто? Ты? — Голос Сопреева звучал негромко и насмешливо. — Уж кто бы признался, да только не ты.

— Это почему же? — с обидой произнес Кирилл.

— Слишком ты себе на уме. И дорожка отцова вроде тебе не узка. Знаешь, что к чему.

— Вы меня отцом попрекаете! — взорвался Кирилл. — Были б вы помоложе, я бы с вами не так побеседовал!

— Отвяжись ты от парня, смола, — вступился Кирпотин.

— Это я станок сломал! — Кирилл хлопнул ладонью по станку. — Ясно?

Сопреев мельком взглянул на Кирпотина. Видно, они уже высказывали такую догадку.

— Ты на себя не клепай, — проговорил Кирпотин.

— Я не клепаю. В обед зашел. Хотел одну штуку попробовать. А как случилось, не пойму.

Оба механика молчали.

— Эх ты! Меня бы попросил. Или Михаила Михалыча. — Кирпотин вздохнул.

Сопреев нагнулся, поднял кусок ветоши и стал тщательно вытирать руки. Кирилл на него не смотрел, но знал, что Сопреев сейчас скажет что-то неприятное.

— Мы отца твоего, Кирилл, уважаем. Но пойми и ты нас. У всех семьи. Что заработал, то и принес. А работа тонкая, искусство, можно сказать. Черновых операций почти нет. Тут с твоими руками только вред один. Тебе нужна бригада, где молодежь, а у нас что? — Сопреев с силой швырнул ветошь в кучу и сплюнул.

Кирпотин смотрел в сторону и молчал.

«Так. Ясно. Они заодно. Ну и черт с ними! — подумал Кирилл. — Ведь сегодня утром и без того решил уйти. Значит, все правильно». Он повернулся и торопливо зашагал прочь.

И почему всегда встречаешь тех, кого меньше всего желаешь встретить? В длинном коридоре Кирилл увидел отца. Тот, заметив сына, сощурил зеленоватые глаза.

— Почему не на участке? Или еще не выспался?

В коридоре были посторонние люди, но Павла это не смущало. Наоборот. Он даже прикрикнул на сына громче обыкновенного. Кирилл остановился. Затем круто повернулся и пошел обратно.

— Ты куда? — Павел догнал сына и взял его за плечо.

— Ну вас всех! — Кирилл сбросил руку отца и рванулся вниз по лестнице.

Павел озадаченно огляделся. И дернуло же кричать, теперь пойдут чесать языками. Перешагивая через расставленные в проходе ящики, заготовки, Павел добрался до станочного участка.

— Кирилл был? — спросил он у Сопреева.

— Был. — Сопреев, не разгибаясь, взял отвертку. — Это, оказывается, он сломал станок.

— Как он? — Павел обеими руками схватил Сопреева и легко, как ребенка, развернул лицом к себе.

— Сам признался, — вступился Кирпотин. — Говорит, штуку какую-то хотел попробовать.

— Так-так, — перебил Павел. — Ну и что?