Андрей Тургенев - Месяц Аркашон

Короче, последние дни рядом с этой клиенткой я находился в дурном настроении и много сил тратил, чтобы это настроение скрыть. Часы я воспринял как возмещение моральных издержек. Ощущение молодости на золотые часы: время на время. Когда я брал вещицу с камина, вошла хозяйка. Притворилась слепой. Не сочла возможным скандалить с низшим существом. Или, может, понадеялась, что я уже пристыжен и часы верну (я не вернул). К тому же крайне неловко разоблачать подлость близкого человека, даже условно близкого. Я это понял, когда сам оказался в роли застукавшего. Я снимал пару лет назад комнатенку в Клиши, ко мне в гости заглянули коллеги, и среди них Пьер. И Пьер, улучив момент, стащил у меня со стола стофранковую купюру. Мне стало жутко стыдно. Будто ворую я сам. И я, разумеется, предпочел не заметить. И, встретив здесь, в Аркашоне, Пьера, я был искренне ему рад. И случай тот вот только сейчас вспомнил, но образ Пьера от этого не потускнел. Напротив, я подумал о несчастном старике с теплотой. Человек заброшен в мир с совершенно неясной целью. Ему чаще холодно и одиноко, чем светло и тепло. Он имеет право на слабость.

«Мужчина может быть слабым, но не имеет права быть глупым» — вот так сказала Эльза. И ушла. Я добрел по берегу до пляжа. Пляж сильно изменился, но я некоторое время не понимаю чем. Потом соображаю, что исчез строй лодок-скорлупок. Хозяева спасли их от Марты. Или беременная корова слизнула языком. Когда же это произошло? Были ли они здесь вчера, когда я шел вдоль берега с Эльзой?

Шел с Эльзой. «Мужчина может быть слабым, но не имеет права быть глупым», — неужели это будет последним, что я от нее услышал? Какое, стерва, имела она, к черту, право разрывать со мной так высокомерно и резко?! Я пытаюсь найти в своем положении хорошие стороны. И с удивлением обнаруживаю, что их полно. Ситуация сплошь соткана из хороших сторон. В кармане полпачки «Лаки-Страйк Лайтс». Полтора евро на кофе есть, и до вокзала — рукой подать. Чуть позже мне позвонят (конечно, позвонят-заплатят, надеюсь, как и обещали, щедро), и я — свободен, что твоя Марта. Можно забыть о дурацких аркашонских тайнах. Не надо больше кривляться в роли Чужого Мужа, с которой я — Рыбак прав — все равно не справляюсь. Это она со мной справляется. Я, например, уже долго стою с расстегнутой ширинкой, безрезультатно стараясь помочиться в океан. Несмотря на переполненный пузырь — безрезультатно.

Сколько же денег я сегодня получу? Прикидываю: много. Конечно, я еще не собирался прощаться с Эльзой хотя бы пару недель, рассчитывал на большее, да еще и раскатывал губу на процент от операции с Жераром. Но все равно — много. Для 22 дней, что я провел на этом берегу (10:12 в пользу плохой погоды), — очень много. Я могу поехать домой. Война, слава Богу, закончилась. Увижу родителей. Вряд ли они вечны. Я могу найти Альку. Вдруг у нее уже гикнулся роман с Антуаном? Или хотя бы поутих, и она согласится провести пару недель со мной. В башке у Альки всегда развернуто расписание модных выставок, и я с удовольствием поеду, куда она скажет.

Но «Алька» сейчас — только слово. Только мысль. Я не вижу и не чувствую ее. Я вижу-чувствую Эльзу. Эльза-королева: надменная ниточка губ и пронзающий взгляд. Эльза-малыш: ямочка на подбородке, румянец на щеках. Эльза-самка: лопающаяся слива между ног, горячее дыхание. Все это было моим. Сильнее всего я хочу — ну, кроме кофе и поссать — оказаться сейчас на вилле «Эдельвейс» и поднырнуть к Эльзе под одеяло. Просто обнимать ее, греться о горячее тело. Черт подери этот чертов мочеиспускательный канал! Где моя звонкая задорная струя? Океан отторгает меня. Я отказался пойти с Рыбаком в бурю, присягнуть стихии. Океан отторгает мою влагу: у него выше крыши своей. Ну и черт с тобой, океан.

Я поворачиваюсь лицом к пляжу, и в самом начале разворота настает облегчение. Моча обретает свободу, освобождая меня. Я не замираю, продолжая торжественное кружение. За моей спиной стоят три человека. Мои краснорожие знакомцы с Дюны. То есть теперь они уже не за спиной, а прямо во фронт. Я поливаю их, как из пожарного шланга. Как они смогли подойти столь бесшумно, столь незаметно? Пляж был абсолютно пуст, когда я брел по нему, складывая в уме евро к евро. Моча хлещет и пенится. У троих засучены рукава. Почему-то они не начинают меня бить. И не уворачиваются от струи. Застыли, как Будды. Тугодумы хреновы. Я не тороплюсь. Моча себе хлещет. Сжатые кулаки троих краснеют и краснеют. Я молю Бога о том, чтобы они дождались конца процедуры. Еще совсем чуть-чуть. От прерванного ссанья, как и от прерванного траха, у меня всегда разыгрывается жутчайший цистит. Бог помогает мне. Баварцы ждут. Пивная культура: не понаслышке знают про полный пузырь. Я успел.