Роберт Кормер - Шоколадная война

- Боже, Джерри, для чего ты это делаешь? — спросил Губер, когда они отделились от толпы курящих.

- Делаю что?

Но он знал, что имел в виду Губер.

- Шоколад.

- Я не знаю, Губ, — сказал Джерри. У Губера это не выглядело фальшивым восторгом, как у того парня из автобуса. — Это правда, я не знаю.

- Ты напрашиваешься на неприятности, Джерри. Брат Лайн встревожен.

- Смотри, Губ, — сказал Джерри, желая успокоить его и стереть тревогу у него с лица. — Это не конец света. Четыреста человек в этой школе продают шоколад. Что особенного, если меня среди них не будет?

- Все не так просто, Джерри. Брат Лайн не оставит тебя в покое.

Ожидаемый звонок зазвенел. Окурки полетели в канаву или были расплющены и утоплены в ящике с песком, что около двери. Парни из последних классов еще какое-то время курили. Те, кто сидел у себя в машине, слушая музыку, передаваемую по радио, выключали приемники и закрывали за собой машины.

- Ой, «Миленький» идет, парни, — сказал кто-то скороговоркой. Это была одна из ослиных традиций «Тринити», символизирующих дружбу. Джерри не успел рассмотреть, кто же это был.

- Будь на высоте, Джерри! — шептал Эдамо уголками рта, он лютой ненавистью ненавидел Лайна.

- Видишь, как слова расползаются? — шипел Губер. — Что важнее для тебя - футбол и твои оценки, или же паршивая распродажа шоколада?

Звонок зазвенел снова. Это означало, что через две минуты двери классов будут закрыты на ключ.

К ним приблизился человек по прозвищу Бенсон. Он был неравнодушен к новичкам. Было бы неплохо проигнорировать его, чтобы остаться незамеченными и не вступить с ним в контакт. Но было ясно, что Бенсон направлялся именно к ним. Он был дураком, хотя и знал об отсутствии собственных тормозов, как и о собственном абсолютном равнодушии к любым правилам.

Когда он приблизился к Джерри и Губеру, то начал подражать Джиму Кенни, похлопывая себя ладонями и сутуля плечи: «Эй, парни. Я мог бы… я мог бы походить в ваших ботинках… я мог бы походить в ваших ботинках… в ваших, мальчик с мельницы…» Он играючи стукнул Джерри рукой.

- Да пошел бы ты куда-нибудь со своими ботинками, Бенсон, — крикнул кто-то. И Бенсон начал плясать - теперь он был Сэмми Дейвисом, широко раскинув руки, отбивая ногами чечетку и изгибая тело.

Поднимаясь по ступенькам, Губер сказал:

- Сделай доброе дело, Джерри, начни заниматься шоколадом – сегодня.

- Нет, Губ.

- Почему нет?

- Я всего лишь не могу. Я так решил.

- Хренов «Виджилс», — прошептал Губер.

Джерри ни разу не слышал, чтобы Губер ругался. Он был кротким – из тех, кто всегда падает с первым же ударом кулака, из тех, кто может простить тебе все, что угодно, он был беззаботным, и он всегда бегал по дорожке вокруг поля, пока все остальные нервозно сидели, если тренера случайно позвали к телефону.

- Это не «Виджилс», Губ. Они тут больше не причем. Это я.

Они остановились около шкафчика Джерри.

- Ладно, — сказал Губер. Он уступил, зная, что в данный момент было бесполезно доказывать что-либо еще. Печаль внезапно опустилась на Джерри, наверное, потому, что Губер выглядел очень тревожно, будто какой-нибудь пожилой человек, готовый помочь во всех горестях, что бывают на земле. Его худое лицо было помятым и осунувшимся, глаза призрачны, словно он очнулся от ночного кошмара, который трудно забыть.

Джерри открыл шкафчик. Он когда-то, в первый же день занятий в школе приколол кнопками плакат к задней стенке шкафчика. На плакате было изображено широкое пространство пляжа, на развернутом небе сверкала звезда, она была где-то вдалеке. По пляжу шел человек – маленькая уединенная фигурка во всем этом огромном мире. В углу яркими изумрудными буквами красовались слова: «Сумею ли я разрушить вселенную?» - по Элиоту, написавшему «Потерянную землю», они это проходили по Английской Литературе. Джерри не слишком вдавался в смысл этих слов, но его манила тайна изображенного на нем пространства. Украсить свой шкафчик каким-нибудь плакатом было традицией «Тринити». Джерри выбрал этот.

Он не мог долго думать о пространстве. Зазвенел последний звонок. У Джерри осталось тридцать секунд, чтобы попасть в класс.

- Эдамо.

- Две.

- Бьювейс?

- Три.

Это был тот же список, что зачитывался каждым утром – новая мелодия, новый темп, словно Брат Лайн был дирижером, а класс – словесным оркестром, но с ритмом было что-то не так, словно оркестранты шли за ритмом, а не за дирижером. Как только Брат Лайн называл чье-либо имя, как тут же следовал ответ, до того, как Лайн успевал что-либо отметить в своей тетрадке. Все выглядело спонтанной игрой – импровизацией, развивающейся в классе. Каждый впадал во внезапную конспирацию. Быстрота реакции не позволяла Брату Лайну оторваться от стола, голова была наклонена, карандаш яростно царапал в тетради. Джерри был рад не видеть этих мокрых глаз.