Йозеф Винклер - Кладбище мертвых апельсинов

Муками, что ты претерпел,

Муками, что ты претерпел,

О мой Иисус,

О мой Иисус,

твоими руками и ногами, пригвожденными к кресту,

твоими руками и ногами, пригвожденными к кресту,

молю тебя,

молю тебя,

ниспошли мне благодать

ниспошли мне благодать,

чтобы я мою плоть,

чтобы я мою плоть,

всегда хотел распять на кресте в духе христианского смирения,

всегда хотел распять на кресте в духе христианского смирения».

Пару лет спустя, когда мне было четырнадцать лет, мне захотелось вечером, лежа в постели, вместо того чтобы помолиться перед сном, стократно прошептать себе под нос: «Иисус, ты – свинья! Иисус, ты – свинья! Иисус, ты – свинья!» Затем, испытав чувство вины и обуреваемый мыслями о самоубийстве, я часто и столь же многократно стал шептать себе под нос: «Иисус, ты – не свинья! Иисус, ты – не грязная свинья! Иисус, ты – не свинья!»

Однажды, приехав домой из виллахской школы, где я отпустил длинные волосы, как у битлов, вошедшие в моду повсюду, вплоть до нашей деревни, и, ничего не подозревая, прошел на кухню и сел за обеденный стол, мать решительно сказала: «Волосы состричь!» «Зачем?» – спросил я. «Идти на похороны! Умерла Трезль!» Тогда мне было шестнадцать лет, как раз тот возраст, чтобы нести украшенный ветками вечнозеленых растений гроб моей бабушки со стороны матери и рассматривать мертвое лицо Трезль, как раньше, когда мне было три года, Трезль показывала мне лицо моей мертвой бабушки, бабы Айхольцер. Одной рукой она крепко прижимала меня к груди, а другой подняла черный смертный покров: «Смотри, Степль, смотри!»

Частенько я с полным кувшином молока шел через поля, по скрипучему снегу к Трезль Рагатшниг и к Мотлю Рагатшниг. Они были единственными, кому мать чаще всего давала молоко бесплатно, остальные должны были платить. Трезль выливала молоко из кувшина, клала туда несколько сухих печеньиц и возвращала его мне. Я опять шел по скрипучему снегу и на ходу ел размокшее в остатках парного молока печенье. Мотль, бывший также и моим крестным, каждый год ловкими руками садовника делал мне и моим братьям метелки из пальмовых веток, которые мы на Вербное воскресенье носили освящать в церковь. Я нес увешанную апельсинами, яблоками и шоколадными крендельками метелку из пальмовых веток в церковную ризницу и ставил ее рядом с метелками из пальмовых веток Ганзеля Айхольцера и Карла Альберта, а затем мы, помогая друг другу, надевали наши одеяния церковных служек. Пару лет спустя мой двоюродный брат Вернер сообщил нам о смерти крестного. Было шесть часов утра, когда он неожиданно появился в детской, где лежали мы: все четверо моих братьев и сестра, и сказал: «Крестный умер, молитесь за него!» Мы вздрогнули, лежа на постелях, подняли головы и посмотрели на него, сложили руки в молитве и начали плакать. Священник Франц Райнталер поднял кропильницу, окропил святой водой дверь дома покойного, а затем все четыре стороны света. Совершенно раздавленная горем, поддерживаемая под руки сестрами с черным платком на голове, Трезль вышла из дома за гробом покойного супруга и кричала еле тащась вместе с похоронной процессией на кладбище-«Мотль! Мотль!» Ее крик сливался с вороньим граем. Похоронная процессия двигалась по левой поперечине построенной в форме креста деревни, вышла на продольно идущую улицу, пошла по его щеке, сонной артерии, выпуклой груди, бедру и вошла в давно ждущие покойника открытые кладбищенские ворота. Надгробные кресты и могильные камни склонились перед прибывшим новопреставленным. Так как мои родители сильно беспокоились из-за моего малокровия, я впервые отправился вместе с Трезль в виллахскую больницу. Медсестра держала в руках похожую на бритву острую металлическую штуковину, ватный тампон и спирт: «Вытяни указательный палец правой руки!» Без предупреждения она быстрым движением уколола меня металлической штуковиной, похожей на бритву. Я отпрянул и в ужасе смотрел, как кровь из моего пальца течет на прямоугольное стеклышко. О моих плохих школьных оценках Трезль сказала матери: «Однажды он созреет!» Услышав это слово, я представил себе, как в моей голове раскроется бутон тюльпана и мои школьные оценки улучшатся. За несколько недель до ее смерти, когда я навестил ее, Трезль сказала мне: «Ты пойдешь за моим гробом!» Я также вспомнил, что отец ездил в Виллах смотреть на ее тело. Он велел закрыть крышку гроба, он хотел, по его словам, чтобы никто ее не видел: «Она ужасно выглядела!»