Йозеф Винклер - Кладбище мертвых апельсинов

На Кампо ди Фьори, на стекле дорожного знака, указывающего на ограничение скорости, над цифрой сто километров в час один римский мотоциклист наклеил плакатик с черепом. Под черепом полукругом надпись: «Oltre la morte!» Увидев на перекрестке не торопясь, от всей души зевающего водителя, я захотел, чтобы он проглотил себя и свою машину и чтобы на асфальте остался бы один огромный рот с номерным знаком на нижней губе.

В одном итальянском телевизионном рекламном ролике автомобиль изображался в виде пирога, от которого отрезали кусок, наполненный кровавым мясом погибших в автокатастрофах, и предлагали будущему покупателю.

Чем дольше я смотрел на могилы моего родного деревенского кладбища, тем больше я видел появившихся повсюду свежих могил, венков и траурных букетов. На кладбище было так много свежих могил, как будто все умершие были похоронены несколько дней назад. Меж могильными холмиками, одетая в черное, нетвердо ступая, шла моя мать. Я закричал: «Ты не имеешь права умирать!» Съежившись, с лицом, изъеденным пиявками, она лежала у меня на коленях и молила о смерти. Когда из ее кровоточащего рта раздался крик: «На солнце кровавые струпья!», мои ногти почернели, как у шимпанзе. В страхе я проснулся, включил свет и долго рассматривал свои потные дрожащие руки.

● ●●

В Риме, на Корсо Триесте, полицейский дал спасателю шляпу пострадавшего, который, прежде чем его погрузили на носилки и отнесли к машине «скорой помощи», с опухшим лицом и закрытыми глазами без сознания лежал на асфальте. Струйка мочи текла с середины дороги на обочину. На асфальте лежали разбитые очки. Полиция допрашивала человека, который наехал на старика и двух уличных мальчишек. Две полицейские машины уехали, еще одна осталась на месте происшествия до тех пор, пока не вернулась «скорая» и врачи не сообщили, что мужчина был легко ранен, просто находился в состоянии шока. Пожилая женщина с дочерью в ночных сорочках стояли на Корсо Триесте и, видимо, жаждали – как и я, как и все люди, столпившиеся там – увидеть труп. Ко мне подошел прохожий и спросил: «Е morto?» – «No!» – «Grazie!»

В пьесе Генриха фон Клейста «Германова битва», которую мы смотрели в одном из римских театров, мужчин на в маске сказал, обращаясь к телу жены, которую убил, потому что ее изнасиловали римляне: «Ну, я наконец-то тебе угодил?» Когда я некоторое время спустя случайно встретил в городе ту римлянку, с которой мы ходили в театр, я осмелился спросить у нее, не умер ли кто из членов ее семьи. Она же рассказала, не называя диагноз, что уже месяц тяжело больна и вынуждена была большую часть времени провести в больнице Гемелли. На ней были черные чулки, лицо бледное, взгляд тусклый, неживой, щеки провалившиеся. Затем, когда мы присели на скамейку на Вилле Боргезе, она сказала: «Есть только один идиот, и он описан Достоевским». А за несколько лет до этого весной хоронили ее сына, и она, причитая, шла за белым детским гробом и положила на покрытую траурной вуалью голову ребенка венок из желтого львиного зева. Не меньше десятка пчел сели на сплетенный наподобие тернового венца венок из цветов львиного зева и стали сосать из них нектар.

● ●●

Увидев ребенка, босыми ногами толкающегося в пластиковую крышу своей коляски, как эмбрион барабанит в околоплодный пузырь матки, я вспомнил то, что я однажды сказал матери: «Если бы ты убила меня сразу же после рождения, тогда мой первый крик слился бы с моим предсмертным криком». Одними из последних слов моей бабушки на смертном одре были: «Смерть наступает с такими же схватками, как роды!» Непорочная Дева Мария! Матерь Господа и Мать наша, ты видишь, как дьявол и мир со всех сторон теснят нашу святую католическую церковь, в которой мы Божьей милостью хотим жить и умереть, чтобы обрести вечное блаженство. Сжалься над избранным главой церкви, дай силы и опору епископам католическим, духовенству и народу, которые почитают тебя своею царицей, пошли им защиту твою и силой заступничества твоего приблизь тот день, когда все народы будут собраны под присмотром высшего Пастора. О Мария, заступница христиан, молись за нас!

Было около полуночи, когда я, просматривая две австрийские газеты и итальянскую «Репубблику», одновременно глядел на экран телевизора, где шел американский фильм. Когда я хочу узнать местные и международные новости, я способен одновременно читать немецкие и итальянские газеты, смотреть телевизор и слушать радио. Я закрыл дверь своей комнаты, чтобы лежащая в постели синьора Фэншоу не услышала звук включенного телевизора и ей не пришло бы в голову зайти ко мне и надоедать рассказами о своем разводе. К моему ужасу, она все же постучала в дверь моей комнаты и, постояв нерешительно у порога, зашла: «Я боялась, что у вас гости!» Она вернула мне украинскую хронику, в которой описывались жизнь маленькой девочки в России и ее организованная гитлеровскими палачами насильственная депортация в Каринтию. «А где, собственно, конец истории, она так внезапно обрывается! Мне интересно, что случилось с этой девочкой дальше!» Я не стал ничего об этом рассказывать, и она вынуждена была выйти из моей комнаты, не закрыв до конца дверь. Я еще раз встал с дивана и тихо закрыл дверь. На улице бушевал гром, во мне бушевал гнев, молнии скрещивались над рыбьими хвостами римских телеантенн. Не прошло и четверти часа, как она явилась вновь. На ней была едва прикрывающая обнаженные бедра оранжевая ночнушка. Чтобы прикрыть лобок, она опустила пониже эластичные края сорочки. «Было бы лучше выключить телевизор на время грозы, иначе может произойти короткое замыкание и телевизор сломается. Однажды такое уже было!» Придерживая кружевной край своей короткой ночнушки, она крутилась и переступала с ноги на ногу на холодном кафеле прихожей. Я охотно посмотрел бы убийство кандидата в президенты в американском фильме. Мне нравится видеть льющуюся кровь, хотя бы на экране. Но я, отложив газету, встал и выключил телевизор, и я не включил бы его, если бы даже прекратилась гроза и если бы, нажав на кнопку, я увидел бы кандидата в президенты, истекающего кровью. Я радовался дождю, грому и молнии, пошел на кухню и достал из холодильника пиво. Я пил пиво и ходил взад-вперед по кухне, когда мне на ум пришли слова синьоры Фэншоу: «Здешнюю хорошую еду ты все равно так или иначе заменяешь успокоительным чаем!» Затем, как можно тише, на цыпочках пройдя в свою комнату и улегшись в постель, я стал думать о красивом римском мальчике, с которым у меня завтра в одиннадцать утра назначено свидание на площади Чинкваченто. С ним я хотел прийти домой, так как синьора Фэншоу собиралась поехать за город с Английским клубом. Думая о мальчике, я снял трусы, но мне было лень мастурбировать и пачкать живот своей теплой спермой. Я откинул одеяло, встал, вышел в гостиную, открыл шкаф и вынул оттуда составленный ею для ее адвоката протокол жизни и смерти ее американско-австрийского брака.