Аркан Карив - Переводчик

Потом экскурсантов везли бы в Старый Город. От Сионских ворот пешком под клекот гусей да петухов из-за стен армянского монастыря-коммуны, с заходом в каменный мешок под названием «улица Арарат» и остановкой у железных ворот с намалеванным на них масляной краской номером двенадцать. «В этом доме Зильбер проводит свою первую иерусалимскую зиму. Если нам повезет и хозяева позволят подняться наверх, вы сможете ближе ознакомиться с бытом и нравами…»

Туристам повезет едва ли. На робкий стук ворота отопрет старый армянин Ваан с ложнобиблейским лицом, которое перекосится от злобы, когда он узнает, чего от него хотят. Он затрясет зачехленным в сванскую шапочку лысым черепом, замашет худыми кулаками и зашамкает проклятьями на наждачной палестинской смеси. Сцена выйдет буйно живописной, и, что ни говори, некоторое представление о нравах туристы получат. Жаль только, что Ваан не изобразит им на своем алюминиевом английском истошное why did you bring a girl!!! [7] Зачем ты притащил эту девушку ( англ. ). , чуть не сделавшее меня импотентом.

Далее в плане экскурсии значится обед в ресторане «Таверна» на улице Патриархии. Отправимся туда и мы с товарищем.

Должен сразу отметить, что в общественных местах с Эйнштейном появляться конфузливо. Он так нагло и откровенно разглядывает женщин, так неприкрыто вперивается стекляшками бериевских очков в их попки, громко их при этом обсуждая, что мне хочется поскорее отмежеваться и крикнуть: «Я тут ни при чем!» Женщины и без того склонны подозревать во мне грубость. Моя странная внешность вечно вводит их в заблуждение. Мне говорили, что я похож на итальянского фашиста, что мне пошло бы имя Бахыт Кенжеев, что мое место в чеченской мафии. И череп у меня лысый как коленка. Как бы там ни было, я знаю по опыту, что на первый взгляд вызываю в женщинах настороженность. А тут еще это чудовище рядом. Орет:

— Зильбер, зацени, какая птичка! Вон за тем столиком. Видишь?! С двумя старперами.

Я стыдливо поднял глаза от пепельницы.

Не знаю, о каком таком инфернальном изгибе трактовал Митя Карамазов, но для меня вся дьявольская прелесть сошлась в изгибе губ Махи обнаженной с одноименной картины Франсиско Гойи. Не следует думать, что другие изгибы Махи ускользнули от моего внимания, — я изучал их все годы отрочества, но, если говорить об инфернальности, — а именно об этом свойстве изгибов у нас без дураков идет сейчас речь — то я готов восклицать вновь и вновь, и, может быть, даже с легким стоном: «О, эти губы!..»

Так вот, стыдливо, повторяю, подняв глаза от пепельницы, я сразу узнал — по любимым губам — девушку своей мечты и поспешил предупредить Эйнштейна:

— Молчи, козел! Она — русская!

Я собирался объяснить, почему я в этом так уверен, как вдруг девушка встала (на ней был джинсовый комбинезон, а я их обожаю) и, подхватив сумочку, направилась в дамскую комнату.

— Щас проверим, — сказал Эйнштейн. — А за козла ответишь!

Ему я уже ничего не успею объяснить. Читателю же — с удовольствием! Дело в том, что два пожилых солидных господина, от чьего столика поднялась и направляется в нашу сторону девушка с губами гойевской Махи, это — профессора кафедры славистики иерусалимского университета: лермонтовед Вайскопфф и пушкинист Шварцкопфф. И кроме как по-русски, беседовать они могут разве что на церковнославянском. Лингвистический тест, таким образом, прозвучит по меньшей мере неуместно.

— А у ней на шейке засос!

Девушка остановилась, посмотрела на меня, и я с готовностью изобразил на лице букет извинений. Девушка наморщила лоб:

— Co to jest «zasos»? [8] Что такое «засос»? ( польск. ).

Эйнштейна отвисла челюсть. У меня выросли крылья. И я начал потихоньку ими хлопать, готовясь к взлету.

— Tak to pani jest polka!.. Ja też trochę mówiłem po polsku, ale już wszystko zapomniałem… [9] Так пани полька? Я тоже говорил немного по-польски, но уже все забыл ( польск. ).

— Но, не страшно, — утешила меня незнакомка, — я говорю по-русски. По-хебрайски тоже говорю немного. Только я не знаю, что такое засос. Это как паук, так?

— Так, так! — заверещал Эйнштейн, которого, между прочим, не спрашивали. — Девушка, а как вас зовут?

— Малгоська. Для русских звучит немного смешно, я знаю…

— Нет, не смешно! — воскликнул я с жаром. — Для русских это польское имя звучит прекрасно! Даже, я бы сказал, гордо! А для израильтян вообще — атас!

— Что такое «атас»? — спросила, переминаясь с ноги на ногу, Малгоська.

— Так, — сказал Эйнштейн, — по-моему, мы задерживаем девушку. Кончай гнать, Зильбер… Мы с вами еще пообщаемся, надеюсь?