Пауло Коэльо - Алеф

И я постарался простить.

В Библии есть такой эпизод: на Тайной Вечере Иисус предсказывает, что один из учеников предаст Его, а другой от Него отречется. И Он считает оба греха одинаково тяжкими. Иуда совершает предательство и, мучимый угрызениями совести, лезет в петлю. Петр отрекается от учителя, и не один раз, а трижды. У него было время на то, чтобы осознать содеянное, но он упорно повторил это еще и еще раз. Но вместо того чтобы казнить себя, в своей слабости он обрел силу, став первым проповедником Нового Завета, полученного от Того, от Кого он отрекся в час испытаний.

Проповедь любви сильнее греха. Иуда не сумел этого понять, а Петр сделал своим знаменем.

Я не хочу открывать ту дверь, она как дамба на берегу океана. Одной маленькой щели может оказаться достаточно, чтобы чудовищное давление воды разрушило и смыло все на своем пути. Я еду в поезде, и все, о чем мне следует помнить, – что эту турецкую девушку зовут Хиляль, и она является первой скрипкой в оркестре, а в данный момент она стоит в моей ванной и играет для меня. Музыка оказывает своей эффект, и меня начинает клонить в сон. Глаза закрываются, голова падает на грудь. Хиляль перестает играть и велит мне ложиться. Я повинуюсь.

Хиляль садится в кресло и продолжает играть. Я уже не в поезде и не в саду, где я видел ее в той кружевной рубахе; я проваливаюсь в глубокий темный туннель, в небытие, в тяжелый сон без сновидений. Последнее, за что цепляется моя память, – это стикер, который приклеил на зеркало Яо.

Яо будит меня.

– Вас ждет корреспондент.

За окном светло, поезд стоит на какой-то станции. Я резко поднимаюсь, отчего у меня начинает кружиться голова, приоткрываю дверь и вижу моего издателя.

– Сколько я проспал?

– Почти целый день. Сейчас пять вечера.

Мне нужно время принять душ и окончательно проснуться, чтобы не наговорить чего-то такого, о чем придется потом сожалеть.

– Не волнуйтесь. Поезд простоит здесь еще час.

Хорошо, что мы стоим: принимать душ в движении – дело трудное и небезопасное. Запросто можно поскользнуться, сломать себе что-нибудь и окончить путешествие самым нелепым образом: на костылях. Так что идя в душ, я чувствую себя серфером, – но, к счастью, не сейчас.

Через пятнадцать минут, приведя себя в порядок и выпив кофе, я приглашаю репортера и спрашиваю, сколько продлится наша беседа.

– На ваше усмотрение. Я мог бы проехать с вами до следующей станции.

– Тогда десять минут, чтобы вы успели выйти. Не хватало еще, чтобы вам пришлось испытывать из-за меня какие-то затруднения.

– Но вы же...

– Поверьте, я действительно не хочу доставлять вам лишние хлопоты, – повторяю я. Мне вообще не следовало соглашаться на это интервью; сказав «да», я поступил необдуманно. Это путешествие я предпринял совсем с другими целями.

Корреспондент смотрит на издателя, но тот отворачивается и упорно смотрит в окно. Яо спрашивает, подходит ли гостиная для съемок.

– Откровенно говоря, я предпочел бы расположиться в тамбуре.

Хиляль посылает мне тревожный взгляд.

И как она не устает всю дорогу сидеть на одном месте в одной и той же позе? Отправив меня в небытие, за грань времени и пространства, осталась ли она в купе смотреть, как я сплю? Что ж, у меня еще будет время спросить об этом.

– Отлично, – говорю я. – Устанавливайте камеру. И все же позвольте полюбопытствовать, отчего вы предпочитаете тесный и шумный тамбур просторной гостиной?

Корреспондент с оператором уже шагают по коридору и не слышат моего вопроса, нам остается лишь следовать за ними.

– Так почему все-таки в тамбуре? – снова спрашиваю я, пока они устанавливают оборудование.

– Чтобы дать зрителю ощущение реальности. Именно здесь все и происходит. Люди выходят из купе и, поскольку в коридоре совсем мало места, идут сюда поболтать. Сюда приходят покурить. Это место тайных свиданий. У всех вагонов есть такие тамбуры.

В наш тамбур, кроме меня, репортера и оператора, втиснулись Хиляль, Яо, издатель и любопытствующий повар.

– Боюсь, мы нуждаемся в уединении, – прошу я.

При чем тут уединение, если речь идет о телеинтервью? Впрочем, издатель и повар безропотно уходят. Яо и Хиляль остаются.

– Не могли бы вы немного сдвинуться влево?

Нет, не мог бы. Слева располагается Алеф, сотворенный множеством заходивших сюда прежде людей. И хотя Хиляль предусмотрительно держится на расстоянии, я предпочитаю не рисковать.

Камера включена.