Патрик Модиано: Смягчение приговора

— Приглашаю вас полакомиться... Идем в кондитерскую есть пирожные...

Вдоль всей улицы Доктора Дордена я шел за ней и смотрел, как шла она. Она слегка хромала, а ведь до тех пор мне и в голову не приходило, что не всегда же она хромала. Итак, в жизни случаются несчастные случаи. Это открытие меня сильно взволновало.

В тот день, когда я один ездил с Анни в Париж и она подарила мне портсигар из крокодиловой кожи, мы с ней в конце концов нашли дорогу, выбравшись из маленьких, теперь разрушенных, улочек XVII округа. Ехали, как всегда, вдоль набережных Сены. Ненадолго остановились, постояли на берегу в Нёйи, у острова Пюто. А потом смотрели с высоты деревянных лестниц, спускавшихся к светлым понтонам, на плавучие виллы и баржи, превращенные в жилье.

— Хорошо бы нам скорее переехать, Патош… И мне бы хотелось жить именно здесь...

Она уже говорила нам об этом, и много раз. Нас несколько смущало, что мы должны уехать из дома. Но жить на одной из этих барж... День за днем мы ждали, когда же начнется наше новое приключение.

— У вас будет каюта на двоих... С иллюминаторами... Там будет большой салон и бар...

Она мечтала вслух. Мы опять сели в машину. После туннеля Сен-Клу, на автостраде, она обернулась ко мне. Ее светлый взгляд тепло обволакивал меня.

— Знаешь, что тебе надо делать? Каждый вечер ты должен записывать все, что делал днем... Я куплю тебе для этого тетрадь...

Это была хорошая мысль. Я сунул руку в карман, чтобы убедиться, что портсигар на месте, как всегда.

Некоторые вещи исчезают из твоей жизни, как только позволишь себе на минуту быть невнимательным к ним, но этот портсигар был мне верен. Я знал, что он всегда у меня под рукой, в ящике ночного столика, на полке в шкафу, в глубине парты или внутреннем кармане куртки. Я был так уверен в нем, в том, что он есть, что в конце концов забывал про него. Но не в те часы, когда мне было тоскливо. Тогда я рассматривал его со всех сторон и со всех точек зрения. Это было единственное осязаемое свидетельство того периода моей жизни, о котором я не мог ни с кем говорить, и порой даже задумывался: а было ли это все со мной на самом деле.

И все-таки однажды я чуть его не потерял. Я учился в коллеже, собственно говоря, ждал, пока пройдет время и мне исполнится семнадцать. Мой портсигар был предметом вожделения двух братьев-близнецов из весьма состоятельного буржуазного семейства. Многочисленные родственники этих братьев учились в других классах коллежа, а про их отца говорили, что он «первое ружье Франции». Если бы они все объединились против меня, я бы защититься не смог.

Надо было, чтобы меня выставили из этого коллежа, и как можно скорее, — другого способа избавиться от них я не видел. Однажды утром я убежал с занятий и воспользовался этим, чтобы побывать в Шантийи, Мортфонтене, Эрменонвиле и Шаалисском аббатстве. В коллеж я вернулся к обеду. Директор объявил мне, что я исключен, но что с моими родителями ему связаться не удалось. Отец уже несколько месяцев как был в Колумбии, искал золотоносный участок, о котором ему рассказал приятель; мама была на гастролях в Швейцарии, где-то возле Ла-Шо-де-Фон. Меня изолировали от всех и поселили в медпункте до тех пор, пока за мной кто-нибудь не приедет. Мне было запрещено ходить на занятия и есть вместе с ребятами. Этот вид дипломатической неприкосновенности полностью гарантировал мне безопасность, ни братья, ни родственники, ни «первое ружье Франции» мне больше не угрожали. Каждый вечер, ложась спать, я проверял, лежит ли у меня под подушкой мой крокодиловый портсигар.

В последний раз он привлек к себе внимание несколько лет спустя. В конце концов я все-таки последовал совету Анни писать каждый день в тетради: как раз тогда я только что закончил свою первую книгу. Я сидел за стойкой бара в кафе на улице Ваграм. Возле меня стоял человек лет шестидесяти, черноволосый, в очках, оправа изысканная, костюм безупречный, руки ухожены. Несколько минут я смотрел на него, не понимая, кем он мог быть, что мог делать в этой жизни.

Он попросил официанта принести ему пачку сигарет, но их здесь не продавали. Я протянул ему свой крокодиловый портсигар.

— Большое спасибо, мсье.

Он вытащил сигарету. Взгляд его был прикован к портсигару.

— Вы позволите?

Он взял его у меня. Нахмурив брови, долго вертел в руках.

— У меня был точно такой же.

Он вернул мне портсигар и очень внимательно посмотрел на меня.

— Эта вещь — из тех, что у нас украли, всю партию. И потом мы таких больше не продавали. Вы — обладатель очень редкого, коллекционного экземпляра, мсье...