Олег Суворинов - Петербург-Ад-Петербург

— Вот это история, — восхищенно сказал я, — вот это рассказ. А вы, Иван Тимофеевич, просто молодец. Вы, несмотря ни на что, не оставили своего брата, — патетически добавил я. — А до монашества у него была семья?

— Да, он был женат на женщине, которая оставила его по причине его болезни. Она слишком сильно хотела детей, а он не мог ее осчастливить. Он страдал бесплодием.

— Теперь понятны его мотивы ухода от мирской жизни, — вывел я.

— Вот такие дела, Герман, — на выдохе сказал Иван Тимофеевич.

— А как вы себя чувствуете сейчас? — спросил я.

— Лучше, уже лучше. Не волнуйся, — улыбнулся он и посмотрел еще раз на фотографию, которую доселе держал в руках. На лица улыбающихся людей, таких близких и одновременно далеких Ивану Тимофеевичу. Они улыбались ему из невозвратимого счастливого прошлого, о котором он ни на секунду не забывал.

— Ты когда думаешь ехать? — оторвавшись от фотокарточки, спросил старик.

— Думаю, завтра с утра на вокзал поеду. Там сразу возьму билет на ближайший поезд — и в Питер.

— Правильно, — сказал старик и задумался, смотря в серую муть за окном.

Вдруг из моей комнаты донеслась мелодия звонящего мобильного телефона. «Родин», — пролетело у меня в голове, и я пулей побежал поднимать трубку.

— Ну, здравствуй Гера, — тихо сказал Родин. — Ты, говорят, меня искал?

— Правильно говорят, — также тихо ответил я.

— Решил всунуть нос не в свои дела?

— Они бы не были моими, если бы ты не тронул человека, которого я люблю.

— Кого ты имеешь в виду?

— Катю!

— А, ты про сестренку мою говоришь? Когда ты успел с ней снюхаться? — в недоумении спросил Родин. — Ты вчера мне не говорил, что с ней знаком. Чего ж ты?

— Не твоего ума дело, — нервно ответил я.

— Я помял ее немного, ты уж прости. Деньги срочно нужны были. Сам понимаешь…

— Слушай, сука, если ты еще что-нибудь в этом духе вякнешь, я тебя…

— Ой-ой, я знаю… Ты меня убьешь. Ты ведь собирался? Собирался, я знаю. Мне шлюха Маша сказала. Ты ведь и с ней познакомился?

— Да, — резко ответил я.

— Ну, и когда же ты хочешь меня убить, — с сарказмом спросил этот мерзавец.

— Вот встречусь с тобою, чтобы кошелек тебе твой отдать и тогда посмотрим, — зацепил я.

— Что ты сейчас сказал? У тебя мой кошелек?

— Да. Он у меня. Ты его выронил в квартире Ивана Тимофеевича, когда в спешке сваливал. Хочешь его назад вместе с денежками своими получить, наркоман чертов?

— Еще как хочу. Ты ведь мне его отдашь? — спросил он.

— Конечно, отдам. Но за Катю ты мне ответишь мр-р-разь! — прорычал я.

— Безусловно, отвечу. Знаешь что? Подъезжай ко мне домой…

— Мне плевать, где мы с тобой встретимся, — как можно тише говорил я, чтобы Иван Тимофеевич не услышал меня. — Хоть в аду! Говори, куда приезжать и приеду.

— Какой ты резвый! Записывай адрес… Герой!

— Я запомню, — сквозь зубы проскрипел я.

— Как скажешь. Шубина 56, квартира 70. Приезжай часиков в пять.

— Я приеду, даже не сомневайся, — сказал я и положил трубку.

Я закипал изнутри. Все тело мое содрогалось от злости. Если бы он сейчас стоял передо мной, я сломал бы ему шею, не моргнув и глазом.

Теперь нужно было сообразить, что сказать Ивану Тимофеевичу. Пройдясь взад-вперед по комнате, я пытался придумать что-то правдоподобное. Необходимо было солгать так, чтобы у старика не возникло и доли сомнения в моих словах. Легенда пришла на ум буквально через пару минут. Сделав, насколько это было возможно, спокойное лицо, я зашел в комнату к Ивану Тимофеевичу. Он лежал на кровати и смотрел в потолок.

— Кто звонил? — спросил он, когда я зашел.

— Дядя, — вздохнул я. — Маме стало хуже.

— Ай-я-яй, — протянул старик. — И что теперь делать?

— Он просил меня как можно раньше приехать.

— А ты что думаешь?

— Я думаю сегодня уехать. Возьму билет на ближайший поезд до Москвы, а там на «Стреле». Восемь часов и в Питере буду.

— Как знаешь, — с грустью сказал Иван Тимофеевич.

— Ну, я пойду, чемодан соберу… Времени мало.

— Давай. А сейчас встану и соберу тебе в дорогу чего-нибудь пожевать.

— Вот спасибо, — через силу улыбнулся я и пошел собираться.

Откровенно говоря, я не сильно солгал Ивану Тимофеевичу. Планы мои были почти такими. Я лишь утаил от него то, что собираюсь встретиться с Родиным и намылить ему шею. А уж как намылю, сразу полечу в Питер к матери…

В половину пятого я был уже готов. Сказав много приятных слов в адрес Ивана Тимофеевича и выразив ему благодарность за гостеприимство и отношение ко мне я, пообещав вернуться через две недели (чтобы поговорить с Катей), вышел из квартиры. Старик, провожая меня, как мог старался не показывать своих чувств, но по глазам его можно было смело сказать, что он сильно переживал за меня и не очень хотел расставаться со мной, боясь вновь почувствовать себя одиноким человеком. Он и впрямь был одинок, как никто. За все время, что я прожил у него, кроме приятеля к которому он летом ездил в Елец, ему никто не позвонил. Ничего нет хуже одиночества…