Олег Суворинов - Петербург-Ад-Петербург

— Никакого сравнения! Я тут чуть не издох от жары, — улыбнулся я, обдуваемый свежим воздухом. — Меня зовут Герман.

— Очень приятно. Мое имя Константин Константинович. Но… называй меня просто Константином. Не люблю, когда молодые называют меня по отчеству. Мне сразу кажется, что я уже старик, а стариком я быть не хочу, — улыбнулся он. — А ты куда едешь, если не секрет? Держу пари, что путь твой лежит в Сочи! А? Я прав?

— Да какой Сочи, — вздохнул я, — я еду в командировку в N. Я бы рад в Сочи, но…

— Работа, — вздохнул он, — понимаю. А я вот в Тверь по делам. А как бы мне хотелось в Сочи, — протянул Константин Константинович, — на пляже полежать. А кругом женщины, все такие загорелые, в купальниках, а ты лежишь на шезлонге и смотришь на них. А вечерком знакомишься с какой-нибудь пышногрудой красавицей, лет так тридцати, и в летнем кафе под шум прибоя пьешь вино и целуешься с ней, а потом в номер … М-м-м. Как бы я хотел оказаться сейчас в Сочи…

— Неплохо вы это придумали! А я вот из-за этих пышногрудых красавиц должен в командировку тащиться!

— Не понимаю тебя, Герман. А-а-а, подожди-ка! — воодушевился Константин Константинович, — ты специально взял командировку, чтоб от жены к своей пассии, которая в N живет, убежать?

— Если бы. Я не женат. Все гораздо хуже. Я работал на одного… Как бы это мягче сказать? Короче говоря, работал у одного издателя. Четыре года работал. Исправно. Ну а последние два года, так сказать, с его дочкой, которая в том же издательстве и работала. Он об этом узнал; ее в Штаты к дяде, а меня в N в командировку на год. — Выговорив все это, я сам удивился своей откровенности с совершенно незнакомым мне человеком.

— А что, хороша девочка была? — неожиданно спросил Константин Константинович.

— Да, хорошенькая. Только я ее обманывал, — почему-то вдруг сознался я.

— В смысле? — подняв брови, спросил Константин Константинович.

— В том смысле, что просто спал с ней и все. А она в меня влюбилась, дурочка. Она мне все время говорила, мол, люблю тебя Герман, а я ей в ответ, мол, я тоже. А сам врал. Никогда я ее не любил. Просто нравилась мне она.

— Так чаще всего и бывает: кто-то любит, а кто-то любим. А вот быть любимым и любить — это реже. Любовью можно называть лишь то, что взаимно, — вывел он. — А что ж папаша ее? Чего ему не понравилось?

— Понял он, наверное, что она мне не нужна, что я с ней только… А там не знаю, — ответил я и уставился в окно.

Зашла проводница, та самая, которой я отдавил палец. Села на противоположное от меня сиденье рядом с Константином Константиновичем и ,косо на меня посмотрев, сказала:

— Билетики ваши.

Я достал билет и протянул ей.

— Так вы, молодой человек, до N. Значит вам постель. А ваш билетик, мужчина, — обратилась она к Константину Константиновичу. Он протянул свой билет.

— Так, вы у нас до Твери, так?

— Да.

— Вам, значит, постель не нужна. Тверь у нас в 23-45. Хо-ро-шо, — отрывисто сказала проводница и вышла из купе. Константин Константинович язвительно улыбнулся, обнажив свои на редкость белые зубы.

— Она такая стерва, — сказал он, — я не первый раз еду. Ее только тронь. Ха-ха.

— Я уже тронул, — улыбнулся я, — палец ей отдавил на ноге…

— Ну, ты даешь! Представляю, как она вопила. Ха-ха-ха! — рассмеялся во весь голос Константин Константинович.

— Не то слово! Уши завяли, — осклабился я.

— Так кто же ты по профессии? — после небольшой паузы неожиданно осведомился Константин Константинович.

— Я — журналист. Пишу статьи, — ответил я и немного расстроился.

— А ты?.. Нет, вы уж меня простите, но я не могу называть вас Константином, мне как-то…

Он немного улыбнулся и сказал:

— Как тебе удобно, так и зови.

— Хорошо. А кем вы работаете?

— О-о-о, ничего особенного. Я лишь преподаватель музыки. Учу детей игре на фортепиано.

«Точно я подметил его руки, — подумал я. — Правильно определил — пианист». И довольный своей проницательностью, я, чуть улыбаясь, посмотрел на пейзаж за окном. Там было все скучно и однообразно.

Константин Константинович нарушил воцарившееся на время молчание:

— Так что же, значит, ты не любил эту девушку?

— Нет, — говорю, — не любил.

— А ты вообще любил раньше? Скажем, в институте?

— Нет, — сказал я неуверенно, а потом добавил: — кажется.

— Что значит «кажется»?

— Нет, — повторил я более уверенно, — никого я не любил раньше.

Собеседник улыбнулся и принялся смотреть куда-то вдаль, сквозь меня.