Дороти Л. Сэйерс Array - Человек, рожденный на Царство. Статьи и эссе

Может быть, легче все понять, если мы сперва уберем одну ошибку. Прощение не уничтожает последствий зла. Новый Завет часто говорит о списанном долге; но если долг списан, деньги чудом не появятся. Если я вам должна, а вы подали в суд, убытки терплю я; если вы в суд не подали, их терпите вы. Если мой долг возместить нельзя и вы сердитесь, к одному злу прибавится другое. Если вы меня простили и я каюсь, мы делим убытки и получаем прибыль общей радости. В любом случае кто-то расплачивается.

Из этого следует хотя бы, что плодов прощения не уничтожает и даже не всегда отменяет наказание. Можно простить ребенка и спустить ему; можно наказать, а потом простить. И то, и другое приносит пользу. Но если мы не накажем его и не простим, ничего хорошего не выйдет. Прощая, мы восстанавливаем правильные отношения, при которых и мы, и обидчик искренне чувствуем и действуем так, словно ничего и не было. Когда прощенный ведет себя с простившим неприязненно и грубо, отношений этих просто нет. Да, Бог не требует раскаяния, прощая нас, и мы не вправе его требовать, но вот принять прощение, не покаявшись, просто нельзя. Потому Церковь и учит, что 1) раскаяться надо и 2) любой грех прощен в самом акте раскаяния. Никто не должен томиться в приемной, пока Бог освободится и соблаговолит даровать нам прощение, а заодно — и назидание. Как отец блудного сына, Он видит нас издали, бежит навстречу и мирится с нами. Раскаяние и примирение — одно и то же.

Если уж Бог не щадит Своего достоинства ради кающегося грешника, что говорить о нас! Но тут все сложнее. Богу не мешают Свои нераскаянные грехи.

А когда оба друг друга обидят, прощать очень трудно (как говорил Ларошфуко, трудно простить тех, кого мы обидели). Мне кажется, что-то получится, если мы запомним, что прощение не связано накрепко с возмещением убытков; цель его — свободные, хорошие отношения. Взаимные упреки к ней не приблизят, равно как и дотошное выяснение, кто обижен больше. Если оба раскаются одновременно, это и значит, что они друг друга простили.

Но разве нет непростительных грехов? Сейчас вопрос этот очень важен, и мы непременно должны в нем разобраться. Тут не помогут споры о том, кто начал первым и можно ли бросать бомбы на женщин и детей. Кроме того, никакое прощение не уничтожит последствий. Вопрос не в этом, он — вот в чем: когда война кончится, будет ли в наших душах что-то такое, из-за чего мы не сможем общаться по-человечески? Речь не о равенстве сил; вполне возможно, что придется принять превентивные меры, иначе все вспыхнет снова. Речь о том, существует ли зло, которое исключает навсегда человеческие отношения.

Если мы откроем Новый Завет, который кое-кто, с невольным сарказмом, называет «простым», мы увидим, как и всегда, дичайший парадокс. Самый явный из названных там грехов — намеренное убийство Бога; и он прощен, потому что убийцы «не ведают, что творят». Значит, человек невиновен, если не отличает добро от зла? Разве это — не самое страшное, не самое непростительное? Видимо, нет. Вот — различение, вот — меч, разрубающий то, чего мы не видим.

А может, и видим. У воинов, распинавших Христа, не было воображения, чтобы, выйдя за пределы «воинского долга», заглянуть в вечность. Но в их темные сердца мог просочиться свет. На какие-то его проблески они отвечали — один побежал за иссопом, другой сказал, что в казненном было что-то Божие. Прощение могло их пробить. Другим, весьма почтенным людям свет Его целительной силы бил в глаза, но они говорили: «Это — бес». Вот оно, последнее зло, которое прощения не примет.

Не знаю, нам ли судить ближних. Но представим, что этого зла в нас нет, мы-то примем прощение, «как ни в чем не бывало». Что же делать с теми, кто его не примет? С теми, кто испорчен, искажен, искалечен? Если где-то есть непростительное зло, оно здесь — не в убитых людях, разрушенных домах, умолкнувших храмах, огне, мече, чуме, лагерях и пытках, а в том, что целое поколение воспитали так, чтобы бес казался ему Богом. Быть может, виновным остается только жернов на шею; но что же делать с малыми сими?

Что легче, сказать: «Прощаются тебе грехи твои» или «Встань и ходи»? Сын Человеческий имеет силу прощать и говорит смятенным умам, голодным сердцам, онемевшим душам: «Встань, возьми постель, иди домой».

Прощать очень трудно, и нет на свете ни совершенно невинных, ни совершенно виновных. Мы, англичане, отходчивы, но иногда это значит, что мы забываем, не прощая, то есть — толком не понимая ни врага, ни себя. Теперь нам кажется, что мы не сможем простить. Если это правда, если мы решили, что человеческих отношений не будет, ничего хорошего мы ждать не вправе.