Лея Любомирская - Живые и прочие

— Успокойся, все подростки через такое проходят.

— Мне плевать на всех, это моя дочь. Надо поговорить с ней.

— Только, пожалуйста, тактичнее. Скажи, что занимать надолго ванную неприлично. Вот когда будет жить одна, пусть запирается в ванной на целый день. Может, она парится? Или у нее проблемы с кишечником? Я говорил: не надо было курочить стену и совмещать туалет с ванной.

— Боюсь, у нее совсем другие проблемы. Плюс к тому — тройка по геометрии уже во второй четверти. Ты что, не понимаешь: наша дочь — кандидат вылететь после девятого класса. Что тогда — училище? Ты представляешь, кто там учится? А в платных колледжах знаешь сколько требуют за семестр? Потом, прежде чем туда поступать, надо решить, чего хочешь. А она чего хочет? Запираться в ванной по часу? В моей семье уже три поколения с высшим образованием, и вот дочь — в училище. Весь офис будет смеяться. Представляю, как моя секретарша удивленно выкатит глаза и спросит, что же я не могла договориться и сунуть учителям. А я, между прочим, училась сама. Мы и представить себе не могли — платить учителям. Тем более запираться в ванной по часу. Я уже не могу с ней справиться. Она молчит, хамит, хлопает дверью.

— Вообще, я пока ничего подозрительного не замечал. Из школы приходит вовремя, никто ей не звонит, в комнате всегда чисто, пока не курит.

— Оставь меня, — отрезала Светлана и углубилась в журнал.

Лязгнула задвижка. Из ванной выскользнула бледная фигурка и исчезла за дверью другой комнаты. Через некоторое время, когда Светлана заглянула — позвать ужинать, она застала дочь в кровати читающей какую-то книгу, которую та быстро спрятала при появлении матери.

— Иди ужинать. Что это там у тебя, Мопассан?

— О чем ты, — пожала худенькими плечами Яна и молча прошла на кухню.

Ела, опустив глаза в тарелку. Молча ушла в свою комнату.

— Ты посмотри: у нашей дочери переходный возраст.

— Что же она не скажет? Мы бы ей как-нибудь помогли.

Они сидели за столом у кухонной стенки со встроенной в нее всякой всячиной, призванной создавать домашний уют, — тостером, кофемашиной, посудомоечной машиной, микроволновкой. Серо-голубая стенка подсвечивалась тремя маленькими лампочками, что придавало кухне сходство с баром и космическим кораблем.

— Неужели ты так прямо сказала родителям — привет, у меня переходный возраст…

— А что ты считаешь его началом?

— Ну это как раз… ну как бы сказать… когда… Сама знаешь.

— Ты тоже запирался в ванной? — Усмехнувшись, Светлана пригладила свои густые вихрастые волосы, выгнула спину, ее пышная грудь стала еще ощутимее, и муж — человек уже немолодой, все же инстинктивно потянулся через стол.

— Да, но я решал это быстро, под душем, это занимало не более пяти минут. Думаю, родители и предположить не могли, чем я там занимаюсь.

— А меня научила подружка. Мы устроились на лето подрабатывать вожатыми под Сочи. Было так скучно: ни одного мальчика нашего возраста или постарше. И как-то, слово за слово, подружка спросила, трогаю ли я себя во сне. Я удивилась — как это. Она намеками, стерва, по-детски объяснила. Я в ту же ночь испробовала все это под одеялом. Мне понравилось. И нравилось до встречи с первым мужем.

— И сколько тебе тогда было?

— Шестнадцать. В восемнадцать я зачем-то выскочила замуж. А в двадцать, встретив тебя, поняла, что поспешила. Тем более у нас с тобой получилась Яна.

— Четырнадцать — не рановато ли?

— А они сейчас взрослеют быстрее. Я в четырнадцать в куклы играла, а она вон уже книжки под одеяло прячет. И потом, они как-то сейчас сами до всего доходят. Из журналов, из газет, из интернета. И в ванну на три часа. А родителям — бойкот.

— Кстати, знаешь, одним из ярчайших воспоминаний моей юности было, как мы с другом лет в пятнадцать наблюдали в бинокль: пьяный на даче делал это. Он в соседнем доме жил — на втором этаже. Прямо из чердачного оконца удобрял сирень…

— Маньяк какой-то!

— Не, парень старше нас года на два. Такой худой, высоченный, задумчивый. Помню, кажется, в армии погиб, сам себя нечаянно подорвал гранатой.

Раковина, унитаз и ванна были искристо белыми, невыносимо чистыми. Яна крутанула кран. Полная тугая струя веером рассыпалась об ее руки, которые почувствовали щекочущую прохладу тяжелой воды.

Яна сидела на холодном краешке ванны, широко раздвинув ноги. Перед ней на раковине, возле мыльницы, лежал целый арсенал пластиковых флакончиков мал мала меньше. Один из них был голубой, потом следовали розовый, лимонный, салатовый. Их было приятно держать в руках — из-за тонкой шероховатой резины, натянутой на пластмассу.