Роберт Кормер - Я – Сыр

Внезапно, жизнь стала для него невыносимо сладкой. Было забавно, когда он счел свою жизнь подарком на длительный срок. Рутина дней и ночей, повторяющаяся, как заевшая пластинка, с осознанием угрозы его жизни внезапно стала сиюминутной, и каждый час приобрел особую ценность. Еда никогда раньше не казалась ему такой вкусной. После школы он зашел в кондитерскую купить «Мистера Гудбера» или «Трех Мушкетеров». Леденцы показались ему вкуснее, чем когда-либо были. Он также сильнее полюбил отца и мать, и старался быть с ними. Когда они обедали все вместе, он ощущал близость к ним, словно был не просто сын, за кем нужно было убирать постель или выбрасывать мусор, он был их частью. Опасность укрепила его любовь к ним.

Т: Ну не все же было таким кошмаром?

А: Нет. Были не худшие времена, когда наша семья была вместе. Но иногда я смотрелся в зеркало, изучая себя, пытался найти в себе что-нибудь итальянское. «Сумасшествие», - смеялся я над этим. – «Никакого сходства со спагетти». Я смотрелся в зеркало и произносил свое имя, то с которым родился – Пол Делмонт. Только шепотом. Вообще, я не изменил своего отношения к роли отца или мистера Грея. Иногда мне казалось, что я стою на крыше и кричу всему окружающему миру: «Я – Пол Делмонт. Я не умер в той аварии в Нью-Йорке… - Бедный Пол», - думал я. Словно он был не мной, а кем-то другим. Отец говорил, что мы получили жизнь в подарок – свыше. И мать – она держала меня в стороне от всего этого.

Т: Расскажи о том времени.

А: Был лишь один такой момент, только проблеск…

В то время, когда для него открылись тайны прошлого, Адам обнаружил, что вопреки ее деликатности и мечтательности, его мать, в отличие от отца, могла бросить вызов их ситуации. Отец окончательно вошел в роль страхового агента, члена «Ротари-Клуба», члена комитета Преуспевающих Коммерсантов. Адам удивлялся спектаклю, зная, что это был всего лишь спектакль. Отец всегда был в характере; трудно было поверить, что он когда-то был газетчиком, борющимся за правду. («Хорошо, не совсем борьба – журналистское расследование, слишком скучная, монотонная работа, нужно было выкопать из тысячи слов одно – то, которое несет в себе правду»).

Его мать на самом деле была мятежницей. Позже она возмущенно говорила с презрением к мистеру Грею: «Я иногда думаю о том, как мы так легко повиновались, Адам, и были так наивны. Действительно ли твой отец бросил работу в газете? И так уж и не было никаких альтернатив?» Ее вызов восхищал Адама. Он понял, что она уже не была той гибкой и деликатной женщиной, которую он знал раньше. Даже когда она просто улыбалась, горчинка грусти никогда не сходила с ее лица, при этом она была способна на гнев и хитрость. Однажды, она долго наблюдала за тем, как Адам пытался очередной раз вникнуть в ее душу, стараясь докопаться до чего-либо еще. В конце концов, она махнула рукой и сказала: «Иди за мной, Адам».

Она повела его вниз, но не в панелированную комнату, а в другой конец подвала, заваленный старой мебелью и прочим хламом. Адам узнавал старые плетеные кресла, которыми они пользовались давным-давно – летом, во дворе. Мать пробиралась через все эти дебри прошлых лет, очищая площадь около ящика, замотанного старой веревкой, и табуретки, стоящей в углу. Она аккуратно развязала веревку и открыла ящик, внутри которого были плотно уложены одеяла – голубые и белые, сшитые из лоскутков. Мать доставала одеяла, словно переворачивая страницы книги.

- Смотри, - сказала она, развернув военную куртку камуфляжной окраски. - Твой отец носил ее в армии.

Потом в ее руках оказался мягкий и легкий зеленый шарф, из невесомого и прозрачного материала, напоминающего туман.

- Твой отец подарил мне его на День Святого Валентина. Он всегда был очень сентиментальным, - она держала шарф около щеки, закрыв глаза. - У нас была удивительная жизнь, Адам, и когда ты появился на свет, то это выглядело чудом, божьим даром. В то время мы имели слишком много, и затем заплатили за все сполна.

Мать незаметно вздрогнула от подвальной сырости. Она вернула в ящик зеленый шарф и сложила поверх все одеяла.

- Я, наверное, давно могла выбросить все эти вещи. Они – отмерший реликт той другой жизни. Твой отец говорил, что ради безопасности нам надо было забыть о ней. И он, конечно же, был прав. Но я его обманула, что-то ухватив с собой в ту ночь, когда мы спешно покидали ту жизнь. Ничтожно мало вещей – какая-то твоя детская одежда, старая заношенная шапка отца…

- Ты все также сентиментальна, Мом, - сказал Адам, заглядывая в ящик, догадываясь о тех его детских вещах. Главное, не его, а Пола Делмонта.