Агония Иванова - Украденные воспоминания

Что было бы, если бы Мила ответила мне взаимностью? Она бы стала или скрывать от мужа этот факт и страдать от этого, или расходиться с ним. Мы бы бегали по судам, она бы делила имущество, отстаивала права на дочь. Хорошо, мы стали бы жить вместе, поженились бы. Все стало бы простым и обычным. Грязное белье и счет денег, недомолвки и утренние ссоры. Постель — как единственный способ общения друг с другом. И когда-нибудь ненависть, потому что не может человек, находясь взаперти с кем-то, не возненавидеть его однажды. Мы стали бы сокаторжниками. Может быть, тоже развелись бы. Не общались бы после этого никогда, говорили всем гадости друг о друге. Я видел эту схему тысячи раз: у друзей родителей, у соседей, да и в своей семье тоже. Любое принуждение рождает ненависть. Любое принуждение убивает любовь.

Как хорошо, что она не любит меня!

Мила вдруг тяжело вздохнула, перевернулась на спину. Я молча протянул ей сигарету и она затянулась, блаженно, с закрытыми глазами, словно вкушает не горький дым, а сладкий тропический фрукт.

— Как бы я хотела никогда от тебя не уходить, — проговорила она после некоторой паузы и вернула мне сигарету.

Я ничего не сказал.

— Андрей причиняет мне столько боли… — вздохнула она, а потом поправила себя, — я сама себе причиняю столько боли с ним… И невыносимее всего то, что я так его любила!

— В прошедшем времени? — зачем-то уточнил я.

Мила пожала плечами, лицо ее стало напряженным и грустным.

— Я уже не знаю, — призналась девушка, — я ведь люблю его все равно… Но… как так получилось, что мне стало проще любить его на расстоянии?

— Ты научилась любить по-настоящему, — сказал я. Она тогда почему-то рассмеялась, повернулась ко мне. Я любовался ее улыбкой: впервые за долгое время искренней, у нее даже глаза сияли, как два маленьких солнца.

— Ты так странно рассуждаешь… — ласково проговорила она, — мне так нравится твой мир — такой необычный, такой простой в своей необычности. Знаешь… — она засмущалась этих слов и даже щеки ее залились краской, — я была бы так счастлива, если бы любила тебя!

— Не зарекайся, — посоветовал я, — не думаю, что ты была бы счастлива.

— Почему?

— Просто не думаю, — мне не хотелось говорить на эту тему. Я находил ее очень опасной, просто губительной. Она могла все разрушить, эта тема, всю легкость, все волшебство, всю благоговейную тишину и сакральную простоту. Мой сияющий храм грозил разрушиться. Я приложил пальцы к ее холодным губам. Она коротко поцеловала мне руку, а потом сжала ее в своих ладонях.

— И ты ведь любишь Андрея, — напомнил я. Мила кивнула, как будто я убеждал ее в этом, а она с покорностью верила этой лжи.

Мне вдруг стало пусто и холодно. Я подумал, что раз Андрей погубил меня, значит, он погубит и ее. Я не на шутку испугался за нее, но сделать то я ничего не мог. Или мог.

— А кого любишь ты? — спросила девушка. В глазах ее смешались лукавство ребенка, играющего с огнем, и что-то другое, смутно напоминающее надежду, как будто она ждала каких-то слов, каких-то признаний.

Я многозначительно улыбнулся и погладил ее по спутавшимся прядям волос.

— Спокойной ночи, — сказал я.

Света пропала.

В начале я подумал, что она покончила с собой — утопилась в море или сделала что-то другое, но потом, когда я, исступленно носясь по дому в попытке ее отыскать, заметил, что пропали все ее вещи. Ее как будто и вовсе не было здесь: ничего не говорило, что мы жили втроем.

Постель в ее комнате была аккуратно застелена, шкаф и ящики стола — пусты. Нигде не было ни клочка бумаги, не записки, объясняющих ее загадочное исчезновение. Я обшарил все — абсолютно все, где можно было что-то спрятать, заглянул даже туда, где я обычно хранил свой последний дневник, пролистнул все страницы, проверяя, не спрятала ли она послание там.

Ничего.

Она как будто растворилась в пьянящем утреннем воздухе ранней весны.

На мгновение меня охватило отчаяние, я понял, что абсолютно беспомощен в этой ситуации. Где ее искать? Бежать в лес или на берег? Садиться в машину и ехать в ближайший населенный пункт, подавать заявление в полицию? Это было бы самоубийством. Позвонить ей я не мог: от сотовых телефонов мы были вынуждены отказаться в целях безопасности. Не было никакой ниточки, никакой зацепки, которая могла бы помочь мне в сложившихся обстоятельствах.

Я не мог знать, жива ли она, но надеялся. Если она собрала свои вещи, значит она сбежала. Но куда? Домой? Нет… Почему-то мне казалось, что нет.