Дмитрий Правдин - Записки из арабской тюрьмы

Я думал, сердце выпрыгнет из груди, пять месяцев, пять месяцев я ждал этих писем, и наконец они пришли! Потрошитель Чемоданов деловито переписал все содержимое в тетрадь и отдал мне все, кроме зубной пасты, кроссвордов и писем.

— Как же так? — чуть не плача спросил я этого мудака. — А письма почему не отдал?

— Мемнуа (нельзя, не положено)!

— Какой на хрен «мемнуа»! — по-русски заорал я.

— Мемнуа! Отправим в столицу письмо цензору, а пасту на экспертизу, вдруг там наркотики?

— Да засунь ты себе пасту в одно место, ты письма отдай! — снова перешел я на родной язык.

— Менарафишь (не понимаю).

— Письма, говорю, дай прочту! Здесь прочту, я ж их пять месяцев жду! — попросил я полицая. — Пять месяцев не знаю, что дома творится! Будь человеком! Дай прочту, а потом отправляй к своему цензору!

— Мемнуа!

Тут я не выдержал и вырвал письма из его лап. Но не успел прочитать и строчки, как вдруг голова раскололась на тысячу маленьких солнц, все куда-то поплыло, и я очнулся на полу. Успел меня все же шандарахнуть по голове белой пластиковой палкой.

«Вот и я испытал ее действие, а то все больше со стороны видел, — пронеслось в голове. — А ничего, эффектно работает».

— Мушбеги (нехорошо)! — сердито сказал араб и спрятал письма в стол. — Эмчи барра (давай отсюда)!

— Ну, ты и козел! — снова перейдя на русский, произнес я, подымаясь с пола и потирая шишку на голове. — Козел, говорю, ты!

Потрошитель Чемоданов вывел меня из канцелярии и подтолкнул в сторону жилого помещения: «Эмчи гади (давай туда)!»

— Хадеш стана варка (сколько ждать писем)? — спросил напоследок по-арабски.

— Жоматин, момкунь тляса жомат (две, может, три недели), — зевнул громила, закрыл канцелярию и пошел по своим делам.

Я вернулся в камеру и рассказал обо всем пахану.

— Тони, давай вскроем канцелярию! — стал я уговаривать Тамила. — Ты ж говорил, у тебя знакомые дубаки есть, я только письмо прочитаю и назад положим, брать с собой не будем.

— Нет! — решительно отказал капран.

— Ты что, испугался? Если что, вали все на меня!

— Нет! Нет! И нет! — повторил Тони.

— Послушай, я 5 месяцев ждал этих писем, а эти мудаки мне не отдают, какому-то цензору собрались отправлять, я чувствую, что с концами.

— Ты пять месяцев, а я семь лет ждал, — хмыкнул капран. — Ты забыл, что завтра первое ноября, я вот-вот должен на свободу выйти. А ты со своими письмами все можешь испортить. Я не хочу рисковать!

— Ладно, может, ты и прав. Подожду, пока цензору свозят. И больше ждал.

Забегая вперед, скажу, что ни через две, ни через три недели, ни через месяц, ни через шесть я писем так и не увидел.

Наступило первое ноября, до «Дня новой эры», так официально называется день 7 ноября, день пришествия на престол Бен Али, оставалось шесть суток.

Я все думал, он специально подгадал по аналогии с нами или само так вышло, что именно 7-го ноября власть к рукам прибрал? Но никто мне на этот вопрос так и не ответил. Хотя символично: мы временное правительство скинули, а он Бургибу, учителя и благодетеля своего задвинул. Вот ведь превратности истории.

В этот день второй пожизненный президент Туниса Зин Абедин Бен Али был особенно щедрым на амнистию. Тысячам снижали срок, сотни отпускали на свободу.

Процедура амнистии весьма своеобразная. В течение недели, начиная с первого числа, он подписывает предоставленные списки. После подписания их факсом передают по тюрьмам и вечером, после восьми часов наиболее горластые зэки ходят вдоль камер и выкрикивают фамилии амнистированных. К примеру: Вася Петров — уменьшение срока на пять лет, Петя Васин — уменьшение срока на три года, Миша Бармалеев — конец срока, и далее в таком духе. Ходят долго, часа два, в это время в тюрьме гробовая тишина, все сидят не шелохнувшись, боясь пропустить свою фамилию. Прошли, зачитали, потом начинаются крики радости, кричат в основном те, кого вчистую отпускают, но кому сроки поснижали, тоже улыбаются, амнистий-то впереди еще много.

Те, кому свобода выпала, начинают раздавать свое имущество сокамерникам, себе ничего не оставляют, только одежду. Традиция такая, мол, заберешь чего с собой домой, снова в хабс вернешься. Некоторые записочки пытаются передать, но это опасно, так как обыскивают при выходе и накостылять на дорожку могут. Но некоторые соглашаются и пытаются пронести. Кому как повезет.

Первого, второго и третьего кричали часто, четвертого ноября уже меньше, пятого вообще человек десять назвали. На пахана было страшно смотреть, ходил сам не свой, ни с кем не разговаривал, лежал на кровати и курил одну сигарету за другой, отрешенный от всего. Оставалось всего два дня, когда амнистируют. Следующая микроамнистия только в феврале, на день рождения Бен Али-младшего.