Габриэль Маркес - Жить, чтобы рассказывать о жизни

Бабушка Транкилина Игуаран умерла двумя месяцами раньше, слепая и безумная, и в просветлении агонии обнародовала своим радужным голосом и прекрасным произношением секреты семьи. Вечной темой ее, до последнего дыхания, был выход на пенсию дедушки.

Отец подготовил труп с помощью оберега из алоэ и покрыл его известью внутри гроба для спокойного разложения. Луиса Сантьяга всегда восхищалась страстью его матери к красным розам и сделала ей сад в глубине двора, чтобы их всегда было достаточно на ее могиле. В конце концов, они стали цвести с таким великолепием, что не было отбоя от любопытных, желающих постичь, откуда может быть такое великолепие, от Бога или от сатаны.

Явные изменения в моей жизни и в моем поведении совпадали с изменениями в нашем доме. В каждый приезд он мне казался разным из-за преобразований и переездов моих родителей, из-за детей, которые рождались и росли такими похожими, что было проще перепутать их, чем распознать. Хайме и в десять лет все никак не мог отказаться от материнского подола, из-за того что родился шестимесячным, и моя мать его еще не закончила кормить грудью, когда уже родился Эрнандо, по-домашнему — Нанчи. Через три года родился Альфредо Рикардо — Куки и через полтора года Элихио — Йийо, последний, который в тот отпуск начинал только ползать на четвереньках.

Мы сосчитали также детей моего отца до и после брака. Кармен Роса в Сан Маркое, Абелардо, проводивший время в Сукре, Хермаине Анаи (Эми), которую моя мать приняла как свою с согласия родных братьев и сестер, и, наконец, Антонио Мария Кларет (Тоньо), воспитанный своей матерью в Синее, который часто нас посещал. В итоге получается четырнадцать, поглощавших пищу, как все тридцать, когда было что, и садились где могли.

Рассказы моих старших сестер о тех временах дали мне общее представление, о том, что творилось в доме, в котором не заканчивали растить одного ребенка, как рождался следующий. Мать осознавала это как свою вину и умоляла дочерей взять на себя заботу о младших. Марго умирала от страха, когда обнаруживала, что мать снова беременна, потому что знала, что не сможет физически растить их всех. Поэтому прежде чем уехать в интернат в Монтерию, она умоляла мать с абсолютной серьезностью, чтобы следующий брат был последним. Мать обещала ей это, равно как и всегда, дабы хоть в чем-то порадовать ее, потому что была уверена, что Бог своей бесконечной мудростью разрешит эту проблему лучшим возможным способом.

Очередной прием пищи за столом был просто несчастьем. Мать и старшие сестры обслуживали всех по мере того, как они подходили, но не было редкостью, что в конце трапезы, на сладкое, появлялся еще какой-нибудь невоздержанный отпрыск, который настойчиво требовал своей порции.

В течение ночи в кровать к родителям приходили младшие, которые не могли спать из-за холода или жары, из-за зубной боли или страха мертвых, из любви к родителям или ревности к остальным, и все встречали рассвет, свернувшись в клубочек на супружеской кровати. После Элихио не родились другие, только благодаря Марго, которая утвердила свой авторитет, когда вернулась из интерната, и моя мать выполнила свое обещание не иметь больше детей.

К сожалению, действительность вмешалась в планы двух старших сестер, которые остались одинокими на всю жизнь. Аида, как в любовных романах, обрекла себя на пожизненное лишение свободы после двадцати двух лет из-за несчастной любви к Рафаэлю, разочаровавшись и в нем, и в ком-либо другом, так и не достигнув своей романтической цели. Марго, со своим жестким характером, потеряла любимого из-за ошибки обоих.

Рита же, не в пример старшим сестрам, вышла замуж за первого же мужчину, который ей понравился, и была счастлива с пятью детьми и девятью внуками. Две другие — Лихия и Эми — обзаводились семьями по своему желанию, когда родители уже устали бороться с реальностью.

Все тревоги семьи казались частью кризиса в стране из-за экономической неопределенности и политического насилия. Эта зловещая пора вошла в наш дом в Сукре на цыпочках, но твердым шагом. Уже тогда мы ели скудные запасы и были настолько бедными, словно жили в Барранкилье до приезда в Сукре. Но моя мать не огорчалась, будучи убежденной в не раз проверенной мудрости, что «каждое дитя приносит свой кусок хлеба в руке». Таким было состояние дома, когда я приехал из Картахены, выздоравливающий от пневмонии, но в семье скрывалось от меня это положение, чтобы я его не замечал.