Рауль Мир–Хайдаров - Пьянея звуком голоса, похожего на твой…

Письмо в партком треста с комбината все-таки пришло. В нем говорилось, что доверие, оказанное трестом «Строймеханизация» заурядному инженеру, скомпрометировавшему себя в Заркенте пьянками, приводами в милицию и аморальным поведением, конечно, дело благородное. Далее, на всякий случай, перечислялись службы, где не пришелся ко двору Муртазин, и особенно подробно описывались скандальные истории, действительно имевшие место. Поводом для письма, мол, послужила теперь иная, ранее не известная сторона «деятельности» Муртазина ― рвачество. Говорилось, что удачная идея, случайно пришедшая в голову, позволила сорвать солидный куш, который и вскружил ему голову. После чего Муртазин вообразил себя гением и теперь в корыстных целях предлагает изменение за изменением в проекте, разработанном известным институтом, что вносит нездоровую атмосферу в работу коллектива. Заканчивалось письмо тем, что Муртазин, — в общем-то, молодой и не без способностей инженер, и партийная организация треста должна поставить ему на вид, осудив рваческие настроения.

Секретарем партийной организации треста была женщина, и хотя она решила без согласования с Кабуловым, находившимся в командировке в Каракалпакии, не давать письму хода, содержание его стало известно ее лучшей подруге, а дня через три оно стало достоянием всего треста.

Дошли слухи и до Муртазиных. Тяжелее всего в эти дни пришлось Светлане Архиповне. Карлен сразу почувствовал на себе любопытные взгляды и усмешки, снова сорвался и запил.

Когда Даврон Кабулович вернулся из командировки, его ознакомили с письмом в парткоме. Кабулов тут же вызвал Карлена к себе и дал ему прочесть письмо. Муртазин, еле сдерживаясь, чтобы не нагрубить, спросил с вызовом:

― Ну и что дальше?

— Да ничего, продолжай работать, ― и на глазах парторга и изумленного Карлена Кабулов разорвал письмо.

Но в Карлене уже что-то надломилось.

Да еще в эти дни получил он из института объемистый пакет на свое имя. В официальном ответе, подписанном двумя докторами наук и главным инженером проекта, говорилось, что предложения Муртазина внимательно изучены; несмотря на их дельность, вносить изменения в проект институт не намерен. Тем более что мнения проектной организации и заказчика в этом случае совпадают. Но ответ института к тому времени Карлена волновал мало. Как и заключение нейтральной лаборатории по земле Министерства энергетики, возводящей в Заркенте мощную подстанцию. А данные были любопытные, они абсолютно повторяли выводы трестовской лаборатории. Однако Муртазину было уже на все наплевать.

Поведение Карлена, которого словно подменили, не могло не броситься в глаза, и Кабулов снова вызвал его к себе.

― Карлен, может, тебе нужно отдохнуть, развеяться? Если хочешь, я позвоню сейчас же в обком профсоюзов, найдем подходящую путевку. Вернешься, я думаю, все утрясется, уладится; боюсь, как бы в таком настроении ты дров не наломал.

Муртазин вдруг вскочил с места и закричал:

― Знаю, знаю твой долгосрочный план! Терпением, измором хочешь взять! Сначала перевел нас, бедненьких, сюда, облагодетельствовал, а теперь избавиться от меня решил, а там, гляди, и станет она твоей любовницей! Ты ведь ей и должность уже предложил в сметно-договорном отделе, а она, дура, и рада до беспамятства…

Кабулов вдруг побледнел, схватился за сердце… с усилием приподнявшись с места, хрипло выдавил:

― Вон отсюда… вон!

Услышав его, в кабинет заглянула секретарша, и на ее крик сбежались сотрудники, вызвали «скорую помощь». С инфарктом Кабулов пролежал в больнице почти два месяца.

Когда он вернулся на службу, в первый же день, как только поутру на какую-то минуту остался один, торопливо набрал городской номер сметно-договорного отдела. «Слушаю вас»,― раздался голос Светланы Архиповны, но Кабулов молча держал трубку, и рука его мелко-мелко дрожала. О том, что Карлен уволился, он узнал еще в больнице.

После больницы врачи настоятельно рекомендовали Кабулову взять отпуск и провести его в спокойной обстановке в лесу или у моря.

Он не отдыхал уже два года, да и третий отпуск был не за горами, но дамба, строительство которой было в самом разгаре, не отпускала Кабулова. И в больнице ни на один день он не забывал о ней. В больничном саду ему и пришла идея на некоторых карьерах применять только скреперы. Случайно он узнал, что у комбината на рудниках есть много скреперов, работающих не в полную мощность, получить их в аренду не составляло труда. Скреперы заработали у него бесперебойно в две смены. Тогда в ходе работ и определился знаменитый кабуловский метод перемещения грунта скреперами.