Геннадий Семенихин - Лунный вариант

— Как долетелось? — спросил Тимофей Тимофеевич, и Горелов, прибегая к летному жаргону, ответил:

— Спасибо, на четырех движках.

— А настроение?

— Бодрое, Тимофей Тимофеевич. Окололунное, можно сказать.

— Кистью балуешься?

— Какое там! — беспечно отмахнулся Горелов. — Уже две недели, как в руки не брал. Никак портрет один не могу завершить.

— Чей же, если не секрет?

— Так… женщины одной знакомой, — уклонился Горелов, но под мохнатыми бровями блеснули веселым огнем глаза главного конструктора.

— Слыхал, ты жениться собрался?

— Это верно, — смутился Алексей.

— И скоро ли?

— Как только вернусь и пройду все медицинские карантины.

— Правильно поступишь, — шумно вздохнул главный. — Ничего хорошего в судьбе запоздалого холостяка не нахожу. Зря этим иные бравируют. А вот что кистью не балуешься, это плохо. Прямо тебе скажу — плохо. Ты этот недостаток должен исправить.

— Зачем, Тимофей Тимофеевич? В мои годы надо иногда и критически на себя поглядывать. Я уже давно понял, что ни Тенирса, ни Репина не получится из меня…

— Вздор! — оборвал его главный конструктор и накрыл чертеж широкой ладонью, сплетенной синими венами. — Из тебя, Горелов, еще может получиться художник настоящий.

— А я думал, космонавт, — обиженно протянул Алексей.

Тимофей Тимофеевич наклонил лобастую голову и рассмеялся:

— Ревнив же ты, Алешенька, и легко раним. Космонавтом ты уже прочно стал в тот день, когда было принято решение готовить тебя к старту. А вот кисть не бросай. Очень тебя прошу, не бросай. Ведь полет к Луне, который ты на «Заре» предпримешь, в память твою навек врежется. Шутка ли сказать, — поднял правую руку конструктор. — Ты первым пройдешь по звездной целине к другому небесному телу, выполнишь первый виток вокруг нашего ночного светила. Ты увидишь такие краски, какие не видели ни Куинджи, ни Рокуэл Кент, ни Гойя, ни Репин. Об этих красках всего словами не расскажешь, будь хоть ты Гоголем или Буниным. А вот на полотне… какие чудесные пейзажи ты сможешь нам подарить. Пусть в них не будет мастерства Левитана или Куинджи, но в них будет правда, и она сослужит пользу ученым, конструкторам, космонавтам. Я уже не говорю о широкой публике.

— А я считал, что в наши дни нельзя раздваиваться, что надо выбирать одно, — упрямо повторил Горелов. — А уж если выбрал, то всего без остатка посвящай себя этой профессии.

Тимофей Тимофеевич взял за дужку роговые очки и повертел их перед собой. Алексей насчитал три оборота.

— Ты что же, ратуешь за электронного человека? — осведомился сердито главный конструктор. — А ты подумал, какой бы ужас свалился на человечество, если бы все мы превратились в электронных людей, напичканных формулами и цифрами, привыкших к программированию? Повернул ручку счетно-решающего устройства: р-раз — и вот тебе готовый ответ — ты, Алексей Павлович Горелов, такого-то года и такого-то месяца женишься на такой-то. Еще одну ленту привел в движение, новый ответ получай: ты в таком-то году совершишь такой-то полет, а в таком-то родится у тебя сын или дочь, либо и то и то сразу. В третий раз ручку повернешь, а машина тебе сухо и страшно объявит: ты умрешь в таком-то году и будешь похоронен на таком-то кладбище. Дети твои проживут на Земле до такого-то года, а потом переселятся на Марс. Ерунда все это, Алеша! Оставим эти забавы на долю фантастов, грамотных и неграмотных. Мы никогда не скатимся в подобное болото цивилизации. К черту! Нам не нужны электронные человечки, которые будут питаться пилюлями и жить на кнопках. В том и прелесть чудесной, природой созданной конструкции, именуемой человеком, что она живая и все живое ей свойственно. Какими бы формулами и сложнейшими расчетами ни была напичкана моя голова, я хочу прежде всего жить и чувствовать. Каждый из нас немножечко эпикуреец. И я в этом смысле не исключение. Люблю, когда обо мне говорят хорошо, и волнуюсь, когда говорят плохо. Мне больно, если вижу, что моему другу тяжело или у меня не клеится какой-то расчет, не так завершена сложная техническая комбинация. Я наслаждаюсь небом или лесом, кричу от радости, вытаскивая из реки какого-нибудь паршивца подлещика, даже этой бутылкой ледяного боржоми, как бы это ни было банально, наслаждаюсь. С человека на Земле многое спрашивается, но ему многое и дано. Человек недолгий пришелец на нашей Земле. Однако важно не то, когда он пришел и когда ушел, а что он после себя оставил.

Вот ты сидишь передо мной, чудесное произведение природы, — самое высшее, можно сказать.