Array Array - Становление Бойца-Сандиниста

На следующий день спрашиваю Тоньо: «Ну как там больница?» «Паря, — ответил он, — видишь ли, мы сейчас это обделываем, так как надо присмотреться к медицинским сестрам, которые будут о тебе заботиться, к тому же нам нужна сестра-анестезиолог». «А медсестра и анестезиолог, они что, из наших?» — поинтересовался я. «Нет, ничего подобного. Ни анестезиолог, ни медсестра, но врачи — это Саул и я, так что нет проблем. И вообще, ты не волнуйся, я скажу, что ты мой двоюродный брат, ну а пробудешь ты там не дольше, чем нужно, то есть дня эдак три, а потом мы тебя переведем опять сюда». «Ладно, идет», — сказал я, даже не подозревая, что мне предстояло перенести.

Так вот, еще через день Тоньо сказал мне: «Ну, брат, пошли», — и где-то в пять пополудни привез меня в госпиталь. У меня с собой была граната, и я решил: «Господи же ты мой! Вот ужас-то будет, если меня накроют и гвардия объявится именно во время операции, а меня вышибут отсюда пинками да ударами прикладов. А ведь я не смогу и на ноги встать. Не смогу я и обороняться. А если упаду, то откроется шов, по которому гвардейцы станут бить ногами, и тогда мои кишки вывалятся...» Но гораздо хуже были не эти мысли, а то, что боишься оказаться бессильным перед этими сукиными сынами. Вот почему я решил держать под подушкой гранату и пистолет на случай появления гвардии. Я даже отогнул усики гранаты, распрямил их, и теперь стоило только дернуть кольцо, придерживая скобу. В общем, объявись гвардия — так, во всяком случае, я это себе представлял — мне оставалось просто дернуть кольцо, отпустить скобу и, сосчитав несколько секунд, поднять руку с гранатой: в тот же момент она взорвалась бы в палате, и я вместе с гвардией полетел бы в тартарары. Но уж тогда не пытать меня этим собакам. Нет, им не удастся прикончить меня на операционном столе. И тут я вспомнил Энрике Льоренте, страдавшего эпилепсией. Так вот, в тюрьме, чтобы вызвать у него припадки болезни, его били по голове, а потом били и во время самого припадка, били, когда припадок проходил, а потом опять и опять били, и пытали, и вновь вызывали очередной припадок. Ужас, прямо ужас вызывали у меня мысли о пытках, да еще в той-то обстановке. Правда, с Тоньо я договорился, что после операции он останется при мне, даже спать будет рядом, на всякий случай у нас под рукой всегда будет автомобиль.

Вот так-то вот. А потом пришла медсестра и сказала мне: «Раздевайтесь, здесь все нужно промыть». Ну, я снял носки, ботинки, брюки, рубашку. Тогда она мне сказала: «Снимайте и трусы, поскольку будем брить здесь вот». «А разве это будет делать не врач?» — в смущении спросил я. «Нет, нет, — сказала она, — и вообще, поспешите-ка». Да ведь только тронь она меня... Откуда ей знать, что я не знал женской руки... К тому же оказалась эта медсестра очень даже красивой смуглянкой. Только взглянешь на нее... Ладно, подумал я, закрою-ка глаза. Но сразу же передумал: ведь вдруг я закрою глаза, а эта женщина решит, что я себе, ну, что-то эдакое представляю. Но все же лучше закрыть глаза, чтобы ее не видеть. Так меньше риска. В общем, в голове моей был полный сумбур. А она рассмеялась и сказала: «Ты, парень, не беспокойся, мы-то к этому привычные». Я же разве что только не помер. Немного спустя появился Тоньо Харкин, который прямо гоготал, входя в палату. «Ха-ха-ха, Худышка, каково тебе пришлось, а?» «Да уж, брат, — сказал я, — ну и стыдобища. А что тебе-то она сказала?» На это он ответил: «Да нет, брат, забудь ты об этой чуши... из-за тебя, я, правда, потерял пол сотни». — «Как, как? Что это еще за чушь?» — «Э-э, да я с этой медсестрой побился об заклад, что ты останешься непоколебим, но она сказала, что смогла тебя малость завести». Понимаешь, о чем речь? Этот сукин сын Тоньо Харкин, чтобы подшутить надо мной, все это подстроил. Ну прямо бандитские шуточки. Стало быть, я правильно ее раскусил, ну, что она «перебарщивала».

В операционной на меня надели специальный халат (но пистолет и гранату я все же положил под подушку изголовья). До этого случая меня ни разу не оперировали. Мне сделали укол, и я начал считать: раз, два и — пум — на «три» я уже спал. А когда проснулся, то обнаружил, что опять нахожусь в палате, в обычной пижаме и под одеялом. Чувствовал я себя в тот момент как в тумане, словно в каком-то взвешенном состоянии. Ну, я чуть приподнялся и увидел много-много марли... Вот когда, дружок, начались мои терзания... Господи боже ж ты мой, только бы не объявилась эта сучья гвардия, а не то мы все погибнем. Но я им не дамся... А вдруг гвардия придет, когда я буду спать, и они меня прикончат спящим. К тому же у меня болел шов, даже встать на ноги не смог бы. Тогда я спросил Тоньо: «Как дела? Все тихо?» «Все тихо, не беспокойся, — ответил он, — нет проблем, братишка, все схвачено». «Эх, надо бы тебе быть поосторожнее, — продолжил я, — поосторожнее, братишка, а не то пропадешь тут к чертям собачьим». «Да не беспокойся ты, тут все, как надо... И знаешь что, Худышка? — добавил он, — сгоняю-ка я к Луисе и Эстели; мы ведь поругались». — «Но ночевать-то вернешься?» — «Вернусь, ты не волнуйся».