Андрей Дмитраков - Когда приходят ангелы

И мой высокогорный гость опустошит стакан залпом за наших предков, современников, будущих потомков и непременно полюбит Беларусь…

Непременно.

Мы станем друзьями. Мы дышим одним воздухом, смотрим на одни и те же звезды, мечтаем, по сути, об одном и том же. О дружной, не обремененной тяготами неблагополучия семье, о здоровых, сытых, одетых и счастливых детях. О плодотворной деятельности, о безмятежной жизни. Наши деды плечом к плечу сражались за будущее своих внуков, за нашу свободу, а значит, мы теперь не просто друзья, а братья, и мы рождены для взаимной любви, ради мира на земле.

Наблюдая, как солнце медленно тонет за «Бештау», я вернулся домой, разделся, лёг в постель и с улыбкой на уже загорелом лице уснул.

Так прошел мой кавказский день, так пройдет неделя, и к концу её, слегка загрустив, я, как бы невзначай, спрошу у бабушки: «Так с кем вы меня познакомить-то хотели?»

Бабушка, улыбнувшись, ответит: «Ну наконец-то, созрел!»

Соседи жили неподалеку в просторном кирпичном особняке. Глава семьи, в прошлом летчик, теперь занимался реставрацией православного храма в центре города. Он оказался мастером на все руки. Постоянно что-то мастерил, придумывал, на месте не сидел. И фамилия его соответствовала образу жизни. Шагин. Нет, простите, я поправлюсь. Мастер Шагин. Так он представился, протягивая для рукопожатия мозолистую, шершавую ладонь. Это была ладонь, которая всегда что-то вертит, отвинчивает, вкручивает, сжимает, надпиливает.

Я ему понравился. Видимо, тем, что был благодарным внимательным слушателем. В нем где-то глубоко все еще жил летчик. А значит, и ребенок. И он никак не мог успокоиться, приземлиться, наконец, на землю, и пусть мысленно, но до сих пор летал высоко в облаках, на своем кукурузнике. Он усаживал меня за стол, наливал тарелку сытного горячего борща, рюмку ледяной водки, и начинал взахлеб рассказывать о своих воздушных подвигах. Домашним его истории надоели давно, а тут — внимающий я со свежими, участливыми ушами. Поэтому выкладывался Шагин по полной. Я не скажу, что мне уж очень было интересно, но человек говорил искренне, хоть, возможно, чуточку и привирал, да и к тому же мне уже на тот момент была симпатична его дочурка. Для того, чтобы находиться к ней поближе, мне приходилось полвечера слушать его байки. Зато вторую половину я заслуженно, «легально» проводил с Алисой.

Стройная, веселая и приятная девушка восемнадцати лет училась в медицинском колледже. Мне нравилось ее своеобразное, с примесью местного диалекта, произношение, смуглость бархатной кожи, округлости двух бугорков под майкой и зелень милых глаз.

Первое время она издалека, но с интересом наблюдала за мной, ведь я из другой страны, что за тридевять земель отсюда. Разница между мной и местными «сорвиголовами», безусловно, была. Я ухаживал ненавязчиво, с фантазией, много шутил, умничал в меру, приходил неожиданно, уходил чуть раньше положенного, чтобы после моего ухода оставалось чувство легкой недосказанности. Так мы потихоньку сблизились.

Завязались теплые дружеские отношения с ее мамой, работавшей на телеграфе, женщиной с юмором, и с младшим братом, простым русским парнем, обожавшим охоту и уставшим от папиных историй и изобретений. Он был первым испытателем его бесконечных «Икаровых крыльев» и иногда попадал в небольшие аварии. Я почти каждый день заходил к ним и постепенно стал своим.

Когда сумерки густели, наполняясь таинственным ароматом ночи, а душа в предчувствии долгожданной встречи занималась тревогой, за дальней горой просыпалась луна. Каждое новое пробуждение её было тайным знаком для нас. Я выключал свет в комнате, осторожно спускался вниз по ступенькам и с букетиком цветов, собранных мной за день, волнуясь, спешил к заветной калитке. Из глубины двора появлялся расплывчатый силуэт. Алиса осторожно закрывала калитку, чтобы не разбудить никого в доме, и мы, взявшись за руки, уходили в ночь. Все вокруг интимно преображалось. Улочки делались еще более тесными от длинных теней усадеб, громоздившихся по обе стороны дороги. Тени вытесняли нас к центру улицы, и мы прижимались ближе друг к другу. Цикады стрекотали громче обычного, и мы внимательней прислушивались к стуку собственных сердец. Звезды звонкими иглами вонзались в ночное небо, оставляя яркие светящиеся дырочки, и этот таинственный лунный мир теперь, казалось, существовал только для нас двоих. Мы спускались вдоль абрикосовых садов к тихо журчащему ручейку, и я, перешагнув по камешкам, протягивал руку, поддерживая Алису. Мы шли под переплетенными ветвями странных фантастических деревьев и оказывались в «Английском» парке. Лишь отдаленные, странные, но нисколько не пугающие шорохи в чаще да редкий окрик невиданной птицы нарушали это сказочное безмолвие. Я присаживался на краю разрушенной эстрады, Алиса — ко мне на колени, и мы, обнявшись, тихо целовались. В эти минуты не было ничего более романтичного и желанного на земле, чем это ласковое уединение.