Андрей Дмитраков - Когда приходят ангелы

— Раиса Михайловна, а вы уверены, что такое имя существует?

— Конечно, исконно русское имя.

«Александра, Александра, этот город наш с тобою...» — это строки из кино­фильма о Москве, которая не верит слезам, Анжелика Варум, Анна Каренина, «Алиса в стране чудес», Вероника, Екатерина — скромна и глубинна, «Варвара-краса, длинная коса» и очень, очень острая, что ж за имя-то такое? Я усиленно искал отгадку. Евфросинья Полоцкая, Был я однажды в Полоцке. Мне местные жители рассказали, что если приложиться к мощам святой Евфросиньи и зага­дать желание, то оно непременно исполнится. Поехал, попросил за развитие Белорусской культуры. Зоя — это моя бабушка. Клава — героиня моей песни, которая была небезразлична к деньгам, за что и поплатилась. Юля —- модель, Наталья — литератор, Лада — критик, Вера, Надежда, Любовь, Любовь Полещук, земля ей пухом....

— Раиса Михайловна, Любовь ни на «А», ни на «Я» не заканчивается, угадал?

— Молодец, а то я начала за тебя переживать.

— Мне пора идти, спасибо за папиросу и за конкурсы, всего доброго!

— Если будешь в наших краях, заходи в гости. Я живу одна, поболтаем! В интонации ее голоса почувствовалось отчаяние.

— Обязательно, до встречи! И я отправился отдыхать.

Я и дождь. Мне нравится слушать, как он ласково шепчется со мной, мне нра­вится чувствовать, как он нежно касается моего тела. Многие говорят: «Гулять под дождем — это так романтично. Гулять под дождем — это так здорово!» И продолжают сидеть в своих прокуренных норах.

А я гуляю. Шлепаю по асфальту, не обходя лужи. Моя одежда давно вымок­ла, но мне не нужен зонт. Мне хорошо и радостно. Между небом и землей лишь мы вдвоем. Я и дождь. Одиночество бывает приятным и вдохновляющим. Например, когда ты идешь по многолюдной улице большого города навстречу людям, и вдруг — прохожий улыбнется просто так, невзначай, а на небе появится радуга. У тебя есть мечта, и ты знаешь, куда идти, а соседи, спешно взломавшие твою дверь, восторженно крикнут в телефонную трубку, что утюг ты все-таки выключил. Когда злющий пес, прямо на твоих глазах, не догнал матерого дворо­вого кота, повидавшего на своем кошачьем веку всякие зоо-передряги, а старик из пятой квартиры, в который раз, затаив дыхание у почтового ящика, откроет его и, прослезившись, извлечет долгожданный конверт. Все эти штрихи к карти­не жизни возможно наблюдать будучи одиноким, не отвлекаясь на собеседника, которого попросту нет, и сопереживать или радоваться всему, что преподносит настоящее.

Но одиночество бывает и другим. И не ясно, что хуже — оказаться на необи­таемом острове или быть одиноким среди людей. Когда ты не понят либо забыт, или тебя окружают безразличные люди...

Однажды холодной зимой на железнодорожной станции «Новае жыццё» мне повстречался один человек. Я возвращался из командировки, забрав билеты на несостоявшийся концерт известного певца. Я пришел на «Новае жыццё» без настроения и подумал про себя: «Когда же это новая жизнь наступит?» На заснеженном перроне было многолюдно и как-то серо.

Ко мне подошел утренний попутчик, ехали из Минска в одном вагоне. Оказался журналистом одной из столичных газет. Приезжал, как и я, в команди­ровку за материалом для статьи. По печальному лицу было видно, что впечатле­ния у него не самые лучшие. Стоим, вздыхаем, осматриваемся. На душе тяжело.

Молодые парни, мешковато-бесформенно одетые, грязно матерятся, толкают друг друга то в грудь, то в бок, настораживая окружающих. Женщина обняла своих маленьких укутанных детей, опасаясь за них. Мужчины старались не смотреть в сторону грубиянов, боялись нарваться на наглый непонимающий взгляд. При отсутствии культуры поведения непонимание переходит в агрессию, и в ход могут пойти кулаки — самый примитивный способ самоутверждения и подавления комплекса собственной интеллектуальной несостоятельности. Народ растянулся вдоль перрона от греха подальше. Кроме нас с журналистом. Мы не могли позволить себе быть слабыми и остались на месте.

И тут появился он.

Иссохший старик ковылял по перрону, крепко сутулясь, будто нес на плечах непосильную ношу, в дырявых башмаках с отошедшей подошвой, подвязанной веревкой, с проглядывающими в одном из них голыми пальцами, в испачканных брюках с разошедшимся на левой штанине швом. В изорванной телогрейке с торчащими пучками мякины. Жалкий был у него вид, горький.

Бедолага подходил к людям, что-то спрашивал, не поднимая головы. Люди сторонились его более, чем тех верзил. Кто отворачивался, брезгливо поджимая губы, кто отходил в сторону. Люди сторонятся чужого несчастья, словно зараз­ной болезни, чужого неблагополучия. Старец очутился возле парней и, все так же глядя в землю, спросил у них на хлеб. Внезапно возникшее удивление на их оловянных физиономиях быстро сменилось тупой грубостью, они и предста­вить себе не могли, чтобы какой-то бомж посмел у них что-то попросить. Они не стали его бить. Да мы с моим попутчиком не позволили бы случиться этому. Я покрепче сжал ручку своего дипломата, увесистого и твердого, представляя, как стану крушить им головы, если тронут старика. Но они лишь послали его в нехорошее место. Чуть держась на ногах, он подошел к нам.