Меир Шалев - Русский роман

«Иди, иди сюда, Малыш», — говорил он и учил меня охватывать ствол оливы руками, как делал это и сам. Он не бил, как другие, палкой по веткам, а обнимал дерево, прижимался к нему лицом и начинал мягко раскачиваться вместе со стволом. Поначалу вроде все оставалось, как было, но по прошествии нескольких минут я вдруг чувствовал, что могучее дерево со вздохом отзывается на мои объятья и под восторженные стоны окружающих начинает осыпать мою голову и плечи тихим дождем своих плодов, и эти легкие барабанные постукивания зрелых маслин помнятся моей коже по сию пору.

Свою аллею казуарин дедушка посадил, когда родился его первенец Авраам. «Разочаровавший первенец, несбывшаяся надежда», — сказал об Аврааме родившийся годом позже Мешулам Циркин, торопясь придумать законченное объяснение тому, что в честь рождения первого сына дедушка высадил в своей аллее только бесплодные деревья.

Когда у бабушки Фейги родился второй ребенок — дядя Эфраим, дедушка был так счастлив, что привил на дичок померанца черенки сразу четырех разных деревьев — грейпфрута, лимона, апельсина и мандарина. «Дерево четырех видов» [60] «Дерево четырех видов» — иронический намек на религиозный термин «Четыре вида» (на иврите — «арбаа миним»), связанный с праздником Суккот (Кущей). В память о кущах (шалашах), в которых жили евреи в пустыне после исхода из Египта, верующие в эти дни живут вне дома, во временных жилищах, покрытых ветками, и берут с собой туда, согласно предписанию, четыре вида растений (этрог, мирт, пальмовую ветвь, вербу). — назвал он его, а когда увидел, что это поразительное цитрусовое принесло множество различных по виду и вкусу плодов, стал продолжать свои эксперименты и вскоре наполнил деревню безумными гибридами, которые к тому же стали со временем осеменять друг друга. Теперь у нас мускатный виноград гнил за недоступностью на высоких верхушках кипарисов, а иракские финики желтели в кронах слив. Созерцание этого безудержного торжества мичуринизма повергло дедушку в совершенный ужас, но деревья упрямо продолжали свое.

Еще через год бабушка родила Эстер, мою мать, и больше уже не рожала. Ее тело перестало плодоносить и начало тайком готовиться к смерти. Подумать только, размышляю я про себя, все эти события произошли каких-нибудь несколько десятилетий назад, а уже завернуты в саван из древней ткани времен, забальзамированы в черной смоле загадки, будто вышли прямиком из тех пинесовских уроков Танаха, где пальма Деборы и тамариск Авраама [61] Пальма Деборы — Дебора-Пророчица, одна из легендарных руководителей («судей») израильских племен в первые столетия после Исхода из Египта в Ханаан. «Она жила под Пальмой Девориною, между Рамою и Вефилем, на горе Ефремовой; и приходили туда к ней сыны Израилевы на суд» (Книга Судей, 4:5). Тамариск Авраама — из библейского рассказа о праотце Аврааме, который «насадил тамариск в Беер-Шеве» (Бытие, 21:33, пер. Иосифона). все так же пышно цвели над ручьями библейских рассказов. Рассказов о скитании, о земле и шатре. Легенд о колодце, о дубе и бесплодном чреве [62] «…о скитании, о земле и шатре… о колодце, о дубе и бесплодном чреве» — в Библии рассказывается о скитаниях Авраама в земле Ханаанской, разделе земли с племянником Лотом и жизни в шатре вблизи «Дубравы Мамрийской» около Хеврона. Именно здесь Ангел Господень явился наложнице Авраама Агари у колодца, а затем Бог (в виде трех ангелов) явился самому Аврааму у дуба, обещав потомство от его бесплодной старой жены Сары. .

Бабушка еще успела пожить немного в той времянке, которая была построена на месте ее палатки, — той самой, где позже жили мы с дедом. Она до блеска скоблила деревянный пол и оставила в нем едва приметные углубления — смутную память о ее коленях. Одно из окон было уже застеклено, и бабушка сшила для него светлые занавески из старой ткани. Возле смоковницы она построила земляную печь, которая до сих пор хранит добрые запахи хлеба и печеной тыквы. Две дамасских коровы-полукровки стояли, привязанные под навесом, и маленький Авраам пас их по вечерам перед домом. Несколько разноцветных кур, купленных у черкесов, что за холмами, и присоединившихся к Рахель Янаит, клевали во дворе. Вылупившихся цыплят переносили в ящик, где горела керосиновая лампа, чтобы согреть их крохотные тельца, и это их запах подвиг старую дикую кошку перенести свое логово с отрогов голубой горы к источнику, что на нашем поле.

«Варили в печах перед домом, собирали паслен для кур, ходили босиком и носили воду в жестянках, — сказал Иоси, близнец Ури. — Ну, настоящее арабское село».