Махбод Сераджи - Крыши Тегерана

Я позволяю соседу списать мои ответы.

Возвращая работу после проверки, господин Кермани не смотрит на меня. По-моему, за весь день он ни разу не посмотрел в мою сторону.

Вечером на крышу приходит Зари и спрашивает об экзамене. Я говорю, что получил наивысшую оценку в классе, а она смеется и смотрит на небо, словно благодаря Бога.

— Зачем ты благодаришь Бога? — поддразниваю я. — Самую тяжелую работу сделал я сам.

— Конечно сам, — говорит она. — Хороший мальчик.

Мы садимся рядом спинами к стене.

Ночь прохладна, и я без малейшего колебания обнимаю Зари.

— Я так рада за твою оценку, — произносит она.

— Если ты попросишь, я могу сделать все, что угодно, — в кои-то веки уверенным голосом говорю я.

Она улыбается.

Мы долго сидим молча. Она снова засыпает. Ее голова лежит у меня на плече, а ладонь — на груди, прямо над сердцем. Надеюсь, мое сердцебиение не мешает ей спать. Я обнимаю ее обеими руками. В переулке тихо и спокойно. В воздухе разлита осенняя прохлада, отчего наше объятие еще более приятно. Я — счастливейший человек во Вселенной.

Я целую ее в щеку. Она краснеет, я чувствую на своей шее ее дыхание. Она открывает глаза. Наши лица совсем близко. Глаза ее не кажутся сонными. Наверное, она закрыла их, просто чтобы понежиться в моих объятиях, но не спала. Я не в силах удержаться. Я целую ее в губы, и она отвечает на поцелуй. Я чувствую, как ее пальцы ласкают мое лицо, шею и волосы. У нее мягкие, теплые и нежные губы, словно созданные для моих. Наши тела соприкасаются, наши пальцы переплетаются. Если бы время в эти мгновения застыло навсегда!

Потом она вдруг замирает, отталкивает меня и бежит к своему дому с криком:

— Это нехорошо, нехорошо!

Следующим вечером она не приходит. Я всю ночь не сплю, вышагиваю по крыше. Во дворе ее не видно. Я забираюсь к ней на балкон и заглядываю в ее темную комнату.

На улице холодно, но мне наплевать. Буду ждать, пока она не выйдет. А когда она выйдет, я попрошу прощения за проклятый поцелуй, хотя ничего лучше этого со мной не случалось. Я пообещаю ей, что никогда не воспользуюсь ее дружбой, если только она сама не попросит. Извинившись, я поклянусь, что никогда не буду ее целовать, даже после того, как мы поженимся. Я скажу ей, что с моей стороны было неуместно торопиться, ведь после смерти Доктора прошло так мало времени.

На крышу поднимается Ахмед, и я рассказываю ему всю историю. Почему-то при виде его я прихожу в еще большее смятение.

— Надеюсь, я не потеряю ее, — говорю я.

Ахмед со смехом качает головой.

— Почему ты смеешься над моими переживаниями? Ты же называешь себя моим другом.

— Твоим лучшим другом, тупица, — поправляет он меня.

— А пошел ты… — огрызаюсь я.

— Послушай, — продолжая смеяться, говорит Ахмед, — знаешь, что мне сегодня сказала Фахимех?

Я молчу.

— Она сказала, что теперь точно знает: Зари влюблена в тебя.

— Что? — ору я. — Что ты имеешь в виду? Это сказала сама Зари или это догадки Фахимех?

— Фахимех — женщина. Женщины не строят догадок, они просто знают.

— Как это?

— Не спрашивай меня. Есть многое такое, что мы знаем о женщинах, но не можем объяснить.

Я немного успокаиваюсь.

— Почему она не приходит на крышу?

— Ее что-то беспокоит. Может быть, это из-за Доктора, или она чувствует, что все происходит чересчур быстро, или считает, что она стара для тебя. Или, может, она не знает, что ей делать с твоей симпатичной задницей.

— Заткнись, — говорю я, развеселившись. — Ты действительно думаешь, она в меня влюблена?

— Почему бы и нет? У тебя есть Это. Не забыл, любовничек?

Я обхватываю Ахмеда руками и обнимаю сильнее, чем когда-либо раньше.

На следующий вечер я нахожу на крыше конверт — рядом с местом, где мы обычно сидим. В записке говорится: «Дорогой и любимый, я тебя обожаю, но не надо связывать со мной свои чувства. Не хочу, чтобы тебе было больно. С любовью, Зари».

Вдруг возникает ощущение, словно на меня опустился тяжелый кулак. Мощь его удара гораздо сильнее ударов линейки господина Кермана. В сердце разверзлась бездонная пропасть, мир кажется пустынным. Хочется плакать, но я, собрав всю волю, отгоняю слезы — в точности как много лет назад, когда я держался за сломанную голень. С той только разницей, что сейчас я держусь за сердце.

Я смотрю на дверь из ее дома на крышу. Наверняка она сидит в темноте и глядит в окно. Я знаю, что она наблюдает за мной — так же как Ахмед знал, что Фахимех была по ту сторону стены в тот вечер, когда ее выставили на продажу.