Татьяна Акимова - Безответные

Зависнув, друг над другом, кто сверху, кто снизу, а кто и посередине, вылупили глаза и высунули пятаки.

- А помнишь – старый вяз, в центре? Ты семечки грызёшь, а я только что понял, что глаза у тебя – ка-ри-е! А не какие не зеленые…

Как в ресторан повёл, помнишь? Я последние доллары тогда обменял.

Хрен с ними.

Заказали бутылку Кьянти!..

Ну и что, что только сырную тарелку!

А ведьмочку – серебряную помнишь?

Носишь…

Да я и сей час… «РАЗ-ГЕЛЬ-ДЯЙ»!

Трам-пам-пам – Балерина… - У чертей хвосты все, аж, вздернулись до потолка!

Василий стоял у общего телефона с поникшей головой.

Грустно тукали – гудки.

Почему гудки могут тукать, Василий не знал. Василий знал…

…НИЧЕГО он не знал….

- Полундра! Крути Василия! - Заорал Матвей.

Черт Вася не успел, опомнится, как на нём уже громоздилась бесовская гора.

Падали, связки книжек, и чемоданы с антресолей. Черный клуб катался по коридору. А двери в бывшие: операционную, столовую, смотровую, и спальню – хлопали – только ну!

- Ша! – Толкнул сапогом дверь кухни Мишаня, и клубок замер…

Обезьяны! – с презрением сказал черт.

– Кто вас завтра на работу повезёт? «Тузик»?

«Тузик» - издох! Прыгнул на яблоко… и… издох… - Шмыгнул, с грустью «третейский судия».

- Вась… - положив на плечо лапу, заговорил черт… - ты, это… Хорош!

Я вот с висельником дело закрыл. Вишь!

Даже премию дали! А это:

Трам-пам-пам – Балерина…

У нас, сам знаешь – общежитие не резиновое. Да и мало ли – может и не пропишется она тут.

Вася, было, открыл рот, как Миха его прервал:

- Вась ты тут уважаемый человек… Без сроку уже. А девочки…

…они все ведь потом – туда. – Скорбно показал Миха на трещину в потолке.

Вася сопел, раздувая ноздри. Наливался вареным раком, но молчал.

Сей час бы кнут в руке!..

Или дулю показать. Да толку…

Не зазвонит телефон зелёного эбонита.

Не проедет мимо ночной трамвай.

Не загорится больше такси – зелёным огоньком…

А ведь зелёный огонёк он, Вася, придумал.

Василий насупился, и грозно произнёс:

- Матерей ваших – в шишки! Разбежались к ним резво! А не то – хрен вам – а не Жареный Бугор завтра!

Василий, с тоскою выглянул в окно.

Тьма – тьмущая…

- Скажи мне, где спит… – захрипел песенку черт извозчик

- ВА – СЯ – заколотили за стенкой.

- Суки! – вырвалось у Васи, и захромало…

Не - то за стенку, не – то трамвай ловить. Не – то, в общем…

Чиркнула спичка.

Ветер подхватил запах серы с паленой пластмассой.

Упала на снег пробка.

Медленно, деловито красная бурда покидала бутылку.

Черная бутылка с этикеткой «777», постепенно зеленела.

Холодно.

Мужик посмотрел наверх.

Окно было тёмным. Когда оно загорится…

…Да. …Когда оно загорится?..

- Никогда. – Ответил черт Миха. – Пойдем уже, а. В общежитии, бабы по комнатам разойтись не могут. – Мужик перевел невидящие глаза на чёрта, далось ему всё, мол.

- Ключи-то у тебя! – Мужик покопался в кармане ватника, достал связку и протянул Михаилу. Запрокинул бутылку. Бурда полилась вновь.

- Ты опять забыл? Что за напасть мне с тобой! – Чёрт тряхнул мужика за плечо. Бурда заляпала бороду и ватник.

- Мммм… - грозно замычал мужик, и, без отрыва от процесса, толкнул рогатого свободной рукой.

- Чего ты пихаешься, быдло. Даром, что стихи писал. ЛИЦО ЭТО ПЕРЕДНЯЯ ЧАСТЬ ГО-ЛО-ВЫ!

Чиркнула спичка.

К черту и первой пробке в сугроб полетела вторая.

- Ты совсем! Невменяемый? Общежитие может открыть только вахтёр! Правила опять забыл – пункт шестой, параграф №11.

Черт отряхивался, злясь, что на котлеты не успеет.

- Да не загорится окно! И мобильник твой херов не зазвонит. Связь только местная… У тебя, в общем – сощурившись, решил растормошить мужика, ехидной, черт, – ничего и нет!

Зеленая бутылка угрожающе засвистела в цель.

Бурда, не останавливаясь, шла.

- Какого, черта! – Взвизгнул Михаил, потирая ушибленный лоб.

Дул ветер.

Черт ежился.

Вторая бутылка зеленела.

Окно было тёмным.

- Я тебя просил с верёвки меня снимать? – Бурда остановилась на отметке «чуть ниже – 777». Мужик развернул голову к черту. – Ты приложение своё от договора скурил? Скурил. Я повесился? Повесился. Ты договор просссссссссс… - резким движением мужик вправил заклинившую шею. Сглотнул портвейн, и продолжил. – Мне бумага сверху была – состоять на месте земного прегрешения.

- Кобенится, он! – Пыхтел Миха. – Чете тут плохо? Тепло, светло даже. Жрать есть пить есть. Бабы и те есть!