Ларс Сунд - Один счастливый остров

— Да, — отозвалась женщина. — Я пыталась взять у вас интервью в прямом радиоэфире.

— Дни шли, а мы находили все новые тела. Вдруг поступило распоряжение отправить судмедэкспертов и криминалистов по домам. Руководство ссылалось на нехватку кадров и отпускной период… Нам велели справляться собственными силами.

Полицмейстер держал бокал двумя пальцами, покачивая его, как дегустатор.

— Мы перестали вскрывать тела, — продолжил он. — Нам пришлось довольствоваться внешним осмотром и констатировать, что все они, вероятно, утонули. Областное правление прислало директиву о немедленном захоронении — копайте, сказали, братские могилы, кладите всех подряд. Журналистам стало скучно, они разъехались по домам.

— Я хотела продолжить репортажи, но шеф отказал.

— Вот видите.

— После цунами нашлись деньги отправить в Таиланд экспертов, чтобы опознать погибших и позаботиться о телах, — взволнованно произнесла женщина, — и домой их отправили за счет государства. О цунами говорили во всех новостях, очень долго… В этот раз на острова архипелага вынесло сто неопознанных тел. Казалось бы, нужно приложить все силы, чтобы выяснить, что произошло, кто они, откуда прибыли. Но никому нет дела. Средства массовой информации спустя всего неделю перестали освещать событие. Интересно, почему… какая разница между этими людьми и жертвами цунами?

Она замолчала, глядя на Риггерта фон Хаартмана.

Он отхлебнул из бокала, скривил губы.

— Вы умная журналистка, могли бы и догадаться, — тихо и с горечью произнес полицмейстер.

Приближаясь к старому полицмейстерскому дому, он увидел ее поджидающей его на крыльце: сцена была похожа на заключительные кадры романтической комедии. Она сидела, обхватив по-девичьи острые бледные коленки, светлые волосы коротко острижены.

Воспоминание молнией пронеслось в голове Риггерта фон Хаартмана, едва он увидел женщину на крыльце, как сердце подскочило, и он уже произнес было привычное имя; все произошло в один миг, левая нога отпустила сцепление, и машина резко остановилась.

В следующее мгновение он увидел, что это не Элисабет.

Конечно, это не Элисабет.

Женщина встала, ухватившись за перила; сумка соскользнула с плеча, она поправила ее свободной рукой. На ней была короткая юбка и застиранная джинсовая куртка, на левой лодыжке синяя татуировка — китайский иероглиф, волосы взъерошены. Наконец он узнал ее: Гита Сааринен, редактор областного радио.

Она улыбнулась ему — неуверенно, смущенно.

Если бы на фон Хаартмане в этот момент были обе униформы — внешняя и внутренняя, — все, вероятно, сложилось бы иначе. Но он был одет в тренировочный комбинезон и кроссовки с рифленой подошвой, в бороздки которой забились земля и опилки с беговой дорожки. Он вышел из машины, пришлось сделать глубокий вдох, накачать легкие до отказа, чтобы стоять прямо и твердо. Она подошла к нему, извинилась за вторжение: она здесь не как журналист, ей не нужно интервью, она хочет просто побеседовать. Гита говорила чуть торопливо, дышала тяжеловато. Она была ниже его ростом и сыпала словами, подняв лицо к собеседнику. Крупные кольца зеленых пластмассовых сережек покачивались от нервных движений.

Позже, допрашивая самого себя, Риггерт фон Хаартман поинтересовался, почему он согласился говорить с ней, почему так много рассказал о своей работе, о мертвецах — ведь он не любил журналистов. Сначала он сослался на усталость: он чертовски устал, у него не было сил прогнать ее, видит Бог. Та часть фон Хаартмана, что вела допрос, покачала головой. И тогда другая часть, к своему удивлению, признала, что говорить с ней было приятно. Допрашивающий иронически улыбнулся.

Он пригласил ее войти, и, поскольку вечер выдался теплый, они сели в кресла на задней веранде, откуда открывался вид на залив Аспшерфьерден: серое, пятнистое море напоминало гофрированный лист железа, у горизонта вырастала плотная темно-синяя тучевая завеса, похожая на горную цепь. Он спросил, не хочет ли она чего-нибудь — кофе, чаю, пива? Она достала из сумки бутылку «Джонни Уокера» и поставила на стол.

Поначалу они осторожничали, искали опору в разговоре, боясь совершить ошибку. Говорила все больше она, уже спокойнее. Она говорила о Фагерё: «Я всегда считала остров особенным местом. Здесь все иначе. Здесь другой счет времени: прошедшее остается и как бы вплетается в настоящее, постоянно напоминая о себе». Она говорила: «У меня, кстати, родня рядом, бабушка по отцу родилась в Нискансе, на Лемлуте. В детстве я всегда жила там по нескольку недель каждое лето. Это еще до того, как родители развелись и мама снова вышла замуж. Я помню, как радовалась всякий раз, приезжая сюда».