Дмитрий Вересов - Книга перемен

— Один сын, значит, в бандиты вышел, — появился в прихожей Михаил Александрович, — а второй вором стал. А третьему до нас дела нет, живет себе в своем Израиле, самый умный.

— Папа. Кто бандит? — искренне изумился Олег. — В смысле, я? Чушь какая-то.

— Деньги и связи сейчас только у бандитов. А мы два года жили на ворованное. Нас тоже ворами сделали.

— Франик нас два года содержал, Олежка, — объяснила Аврора, — два самых тяжелых года. Мы не знали, что он ворует. Это он нас так берег.

— Мама, ты не беспокойся о деньгах. Я сейчас вполне могу вас обеспечить. Запросто.

— Не хватало еще! — рявкнул Михаил Александрович и отвернулся. Немного помедлил, словно желая что-то добавить, но промолчал, снова ушел на кухню и загремел стулом и чайником.

— Он не примет помощи, Олежка. Но если ты отвадишь этих, будет уже хорошо. Мы почти не спим из-за них.

— Отважу. И я пойду, мама. А Франик объявится, никуда он не денется, паршивец такой. Отцу., наилучшие пожелания. Будь здорова, мамочка. Мои телефоны — вот, на карточке.

И Олег, резко развернувшись, вышел, так и не поняв, что они с отцом не прощают друг другу своих же собственных ошибок. Он и не заметил, что из неосвещенного коридорного тоннеля на него с испугом, тревогой и неизвестно откуда взявшейся надеждой смотрит зареванная, исхудавшая от невзгод и переживаний Светочка.

Как ни странно, после неожиданного визита Олега Михаил Александрович воспрянул духом, подтянулся, обзвонил кое-каких знакомых и объявил, что возвращается на работу, что его берут на полставки в Метрострой, на Выборгскую линию, кем-то вроде смотрителя или консультанта-координатора работы смотрителей — из его объяснений Аврора Францевна, вся ушедшая в заботы об Анечке, мало что поняла. Поняла лишь то, что Михаил Александрович теперь часто не будет ночевать дома, так как его новая должность предполагает и ночные дежурства.

Это и к лучшему, подумала мудрая Аврора. И дело даже не в деньгах, которые ему будут платить, а в том, что у него меньше времени останется на самоедство по поводу неудавшихся, как он считает, сыновей. И ей каждый божий день не придется доказывать, что с мальчиками, в общем-то, все обстоит благополучно. Что нельзя им навязывать образ жизни, который сами-то они считают правильным и разумным, что все изменилось, и мальчики, слава богу, давно выросли и вполне вписались в новые условия. Что Олег много работает и разбогател, что Оксана и Вадим весьма успешны в Израиле и растят исключительно талантливого сына, что Франик. С Фраником, конечно, беда, но. Но она чувствует материнским сердцем, что он жив и здоров. И насколько она его знает, он не позволит себе не процветать. В том смысле, разумеется, в котором он сам понимает благополучие и процветание.

Что ж, если бы Франик принимал за главное условие процветания сытую, размеренную, богатую жизнь, то можно было бы сказать, что он и процветал, и благоденствовал. Развлечений, милых его сердцу, было, правда, маловато, но зато и обязанностей не так уж много. Выполнение обязанностей, однако, а именно — супружеских, и стало главным условием его тепличного процветания. Франик, как говорится, удачно женился.

Его нынешняя супруга, богатая вдова с немалым сексуальным аппетитом, подобрала Франика в старомодном западноберлинском отеле, где он осваивал старинную профессию гостиничного «боя». Это была вторая, более высокая ступень его карьеры в Германии, начавшейся на автозаправке с мытья машин. Начавшейся после того, как вышли те немногие, добытые воровским путем деньги, заначенные на черный день, которые ему удалось вывезти из России и которые, как и поддельный литовский паспорт, лихо подчищенный и подрисованный рыночным виртуозом, хранились в камере хранения в Пулковском аэропорту.

Сначала, как только Франик правдами и неправдами добрался до Берлина, он кинулся разыскивать Сабину, а замужем она там или нет, это казалось ему не слишком существенным. Главное — найти, а потом уж как получится. Что получится, он и сам толком не знал, всерьез не задавался этим вопросом. Лучше всего было бы, конечно же, чтобы она уже успела развестись. Неплохо также и увести ее от мужа, если таковой до сих пор еще имеется, или, скажем, от любовника. Франик не сомневался, что любовник у столь романтической и чувственной натуры, каковой представлялась ему старинная его подружка, непременно должен быть.

В случае же, если Сабина вдруг — по неведомой и немыслимой причине — не захочет покидать мужа или предполагаемого любовника, Франик не сомневался, что она все равно не оставит его на произвол судьбы и поможет где-нибудь пристроиться, а уж он прикинется ненадолго бедным ягненочком, растерянным и потерявшим ориентиры вдали от родины. А там, глядишь, она и вспомнит первую свою влюбленность и падет к нему на грудь, рыдая от раскаяния. Но вся беда в том, что Сабина не нашлась.