Жорж Сименон - Свидетели

Она полуобернулась к Ламберу и посмотрела на него так, словно просила прощения.

— Это был единственный раз, когда он намекнул на женитьбу?

— Единственный.

— А о разводе он не заговаривал?

— Никогда.

— Ни о том, чтобы как-нибудь избавиться от жены?

— Ой, что вы!

— Создалось ли у вас впечатление, что обвиняемый женился бы на вас, будь он свободен?

— Я только думала, что если бы он был холостой, может, мне бы и повезло. Но такая удача мне не светит.

Ломон уже собирался отпустить свидетельницу, но на этот раз вмешался Армемье.

— Не угодно ли суду спросить свидетельницу, когда состоялся этот разговор?

— Вы поняли вопрос? Когда произошло то, о чем вы нам рассказали?

— В последний раз как я его видела. Я хочу сказать, в последний раз перед тем, как встретилась с ним у господина следователя.

— Значит, незадолго до смерти Мариетты Ламбер?

— Примерно дня за четыре, в начале недели, во вторник или среду — сейчас уже не припомню.

Прокурор знаком показал, что удовлетворен, и прежде чем направиться к выходу, Элен бросила последний взгляд на Ламбера; он тоже проводил ее глазами. Ломон заметил, что взгляд мужчины выражал полное безразличие, без намека на нежность или волнение и сразу же устремился к Люсьене Жирар. Кажется, Ламбер даже чуть заметно пожал плечами.

Такое отношение к Элен Ардуэн не понравилось Ломону и раздосадовало его. Но он не защищает Ламбера. Он никого не защищает, пожалуй, кроме самого себя. А это слишком сложно объяснять.

— Введите следующего свидетеля.

Им был Желино, и Ламбер, наклоняясь к конвойному, тихо поделился с ним своими соображениями, после чего облокотился о барьер и вызывающе выставил вперед подбородок.

Желино, видимо, подготовил свой выход и ответы так же, как готовился перед ярмаркой расхваливать свой товар — фальшивые драгоценности. В клетчатом костюме, держа шляпу жемчужно-серого цвета, он выбежал из свидетельской комнаты в зал, словно на эстраду кабаре, и даже приветствовал публику легким взмахом руки.

— Ваше имя Жюстен-Жак-Антуан Желино, место рождения Марсель, возраст тридцать пять лет, постоянного места жительства не имеете, занимаетесь торговлей вразнос на ярмарках?

— Совершенно верно, господин судья!

— Прошу в дальнейшем именовать меня «господин председательствующий».

— Как вам будет угодно. Мне-то это без разницы.

Он был чуть пониже, но плотнее Ламбера, борцовские бицепсы распирали рукава его пиджака в обтяжку.

— Вы клянетесь говорить правду, всю правду, только правду?

С усмешкой, точно это была самая забавная шутка, какую ему доводилось слышать, Желино поднял руку и громко, на весь зал отчеканил.

— Клянусь!

— Вы не служите у обвиняемого, а также не состоите с ним ни в родственных, ни в дружеских отношениях?

Несколько секунд Желино соболезнующе смотрел на Ламбера.

— Чего нет, того нет.

— У вас много судимостей — и достаточно серьезных.

— Я всегда утверждал, что я невиновен, господин судья. Виноват, я хотел сказать: председательствующий.

— Четыре года назад вы оставили семью, и ваша жена, проживающая в Гавре, вынуждена была привлечь вас к судебной ответственности за уклонение от расходов на содержание двоих детей. Это так?

— Мы не были созданы друг для друга. Наш брак оказался ошибкой.

— Четыре раза вы были осуждены за мошенничество.

— Если уж вы упомянули об этом, господин судья, то я попросил бы вас быть честным до конца, иначе у этих господ, — Желино указал на присяжных, — может сложиться ложное впечатление. В тюрьме должны были бы сидеть не я, а мои покупатели — я всегда это говорил и продолжаю на том стоять. В чем моя вина?

В его словах была изрядная доля правды, и Ломон проявил честность, по выражению Желино. Он сообщил присяжным, в чем состояло мошенничество свидетеля. Желино подходил на улице, по преимуществу вечером, к прохожему, имеющему вид состоятельного человека, и показывал ему зажатое в кулаке украшение — чаще всего, женское кольцо с фальшивым бриллиантом. Делая вид, будто боится попасть в полицию, Желино давал понять, что кольцо краденое и что ему сейчас же позарез нужно несколько тысяч франков.

— Если до завтра я не достану денег, чтобы смыться за границу, — говорил он клиенту, — я сгорел. Дайте мне на билет до Брюсселя, и бриллиант ваш.

Трудно определить точное число его жертв: большинство предпочитало не заявлять в полицию.