Александр Потёмкин - Кабала

Профессор, наконец, пробудил в Петре Петровиче некоторое любопытство.

— А если одна или две из перечисленных вами кровинок уже присутствует в русском человеке? Как быть? Усомниться в ваших предположениях?

— В таком случае необходимо добрать недостающие. Для вас только вышеупомянутый этнический коктейль будет наиболее успешным, — гость со значением повысил голос.

— Скажите, профессор, а наша русская кровь кому-нибудь нужна? — спросил Петр Петрович, слегка запинаясь.

— Еще как нужна! Буйство воспаленного сознания — главнейший двигатель развития человечества, и у русских эта особенность выражена наиболее ярко. Непомерная страсть к предмету обожания или вдохновения не имеет себе равных в других этносах, ведь поэтому мы так легко и самозабвенно создаем себе идолов. Мы воспринимаем искусно подброшенную ложь, лубочный миф, как самое истинное событие, потому что живем чаще внутри себя, чем наружи. Самоотверженность и бесстрашие русских воспеты в веках и занесены на скрижали мировой цивилизации. Столько гениев, сколько дала мировой культуре Россия, пожалуй, не насчитает ни одна нация. Один из предпоследних в этом списке Сталин…

Парфенчикову почудился в гримасе Кошмарова зловещий холодок.

— Сталин? Сталин? — поморщился я.

— Да-да, гений и злодей Сталин. Экспериментатор, колдовавший над человеческим материалом, мечтавший переместить отдельный человеческий ум в гигантский котел познания единой пролетарской истины. Если бы не было его трагических опытов, то в сознании масс глубже укреплялась бы утопическая идея возможности и полезности такого развития. — Голос очкарика, до того глуховатый и низкий, теперь напоминал раскаты грома.

— Но почему вам не удалось шепнуть ему доверительно, что эксперименты с кооперативным пролетарским сознанием не имеют никакой перспективы? — с жаром спросил Парфенчиков. Кошмаров побледнел и шепотом признался:

— Мне не удавалось явиться ему. Как раз наоборот! Он сам являлся мне, и я был увлечен этой же идеей. На сей раз я ошибся в прогнозах. О, я далек от убеждения в своей исключительности. Да-да, и я подвержен заблуждениям. Ну что, начнем? Вас, господин Парфенчиков, ждет увлекательный эксперимент!

— Я, пожалуй, соглашусь. Но каков будет итог? Кому послужу я в этих исследованиях? — искренне заинтересовался Петр Петрович.

— Странный вопрос. Русскому человеку, кому же еще! В сложнейшее историческое время мировых переделов он станет образцом мультиэтноса, обогатит себя лучшими генами современных популяций, резко повысит жизнеспособность, что позволит ему уверенно шагнуть в будущее. Да и вообще, смешение этносов — это мотор процесса активных мутаций, стимулирующий эволюцию. Новый статус обеспечит русским прочное место в ходе развития цивилизации. Вам ведь это не безразлично? — патетически закончил Кошмаров.

— Отнюдь! Поэтому я к вашим услугам, — твердо заявил Парфенчиков. — Прекрасно — служить высокой цели. Как раз это стремление характерно для русской души. Вижу, вы приготовили шприц. Значит, инъекция?

— Да. Ложитесь на живот. Хочу предупредить, что эксперимент состоит из нескольких составляющих. Еще не готова сборная пилюля от четырех наций. Мы начинаем лишь с немецкой. Потом будем пробовать еврейскую и так далее. Надо дождаться результатов. Как изменится Парфенчиков? — Профессор открыл потертый чемоданчик, натянул резиновые перчатки, взял ампулу с этикеткой «немец» и, надломив ее, принялся вбирать в огромный шприц какуюто красную жидкость. — Действие первого коктейля инъекций вы будете чувствовать не больше часа. Если он придется вам по вкусу, то мы приступим к следующей процедуре. Ну, а если пожелаете, я могу в дальнейшем изменить ваш этнический состав в соотношении 60 на 40. Впрочем, когда вы захотите со мной встретиться, чтобы обсудить этот вопрос, милости прошу. Я буду появляться всякий раз после пяти ложек молотой маковой головки, — буднично сообщил профессор.

«А вдруг это царская доза опийного молочка?» — глядя через плечо на шприц, полный загадочной жидкости, с надеждой подумал Петр Петрович. Впрочем, тут он заметил еще три ампулы, расставленные в чемоданчике. “Еврей”, “Китаец”, “Грузин”, — прочел он надписи. Ожидание какогото невероятного чуда охватило его. Это возбуждало не меньше, чем пожелтевший от обилия опия кукнар.

После укола профессор скомандовал:

— Закройте глаза!

Парфенчиков почувствовал, что с ним происходит что-то невероятное. Разум, истерзанный молотой головкой мака, жаждал феерии. После острого приступа неописуемого восторга Петр Петрович отключился…