Никита Высоцкий - Высоцкий. Спасибо, что живой.

Он ушел из театра довольный. Все будет достойно! Провод ят Володю! Уже решили, кто будет выступать. Как людей впускать, как выгонять. Портрет на сцене сделают большой, карточку увеличат. Такая грустная-грустная карточка. Повесят над сценой, будет он смотреть со сцены в зал грустно и задумчиво. Музыка будет из динамиков. Справимся!

Вахтера нет — тоже поминает. Пошел по коридорам, по лестницам.

* * *

Год назад Паша шел по этому же коридору с директором театра. Приходилось идти немного боком, так как коридор был узкий, а Фомич двигался как ледокол по фарватеру — грудь вперед.

Сейчас будет перерыв. Подойдите, если он согласен, я подпишу. Может, мы как-нибудь вместе?..Нет! У нас и так непростые отношения.

Ледокол вышел на лестницу и проплыл мимо курилки. Все встали. Он кивнул не глядя, прошел через портретное фойе и подошел к двери в зал. Здесь он немного сдулся и, перед тем как заглянуть внутрь, приложил палец к губам.

А то Паша не понимал, что надо тихо. Хоть он и администратор, личный секретарь... и еще черти кто, но уж, как вести себя во время репетиции, знает. Паша через голову Фомича заглянул в зал. На освещенной сцене стоял помост для «Пугачева», и несколько уставших актеров с цепями в руках помогали ввестись на роль Хлопуши молодому актеру Юре Чернову.

Актеры равнодушно, но достаточно технично выполняли свои мизансцены, легко удерживая Юру на цепях. Юра же, наоборот, работал на всю катушку. Вдруг в центре пустого зрительного зала зажглась настольная лампа. Актеры остановились, для них это был сигнал — ведь за столиком с лампой сидел главный режиссер театра. Юра, лишенный страховки, не поняв, что надо остановиться, тяжело дыша, упал на четвереньки. Актеры сочувственно заулыбались. Из-под лампы послышался усталый голос:

— Вы, Юрий, выполняете рисунок, и только. Но пока, знаете ли, это пародия на одного чересчур великого артиста.

Все замерли, потому что знали: когда Отавный говорит во время репетиции тихо и подчеркнуто вежливо, а тем более на «вы» — будет буря. Она и не заставила себя ждать. Так же тихо и подчеркнуто вежливо, но чтоб слышно было всем, режиссер спросил:

— А почему актер работает без костюма?

Помощник режиссера ответила из-за кулис в микрофон:

— Костюм шьют. Не можем же мы дать ему штаны Высоцкого...

Режиссер взял в руки свой микрофон и на весь театр загремел:

— Это как понимать? В театре нет и не может быть штанов Высоцкого! В театре есть костюм Хлопуши! Немедленно переоденьте артиста! Принесите реквизит! Все должно быть как на спектакле!

Паша от крика скривился, как от зубной боли.

— Давайте я потом с ним поговорю? — шепнул он Алексею Фомичу на ухо.

Фомич тоже отшатнулся от двери.

— Давайте! А я потом подпишу.

— Алексей Фомич, но вы же обещали.

—А что я обещал?—Алексей Фомич взглянул на Пашу, как будто видел его в первый раз. — Я обещал встретиться с вами. Вот мы встретились. Но после вчерашнего собрания труппы... Вы же понимаете, что ситуация изменилась. И потом, а почему вы? Пусть он сам приходит и разговаривает.

— Он болен. Ему и в Париж-то надо, чтоб подлечиться.

— Зря тратите время. Вот, пожалуйста. —Алексей Фомич указал на выходящего из зала режиссера, а сам деловито устремился на служебную половину.

Паша ни за что не подошел бы, он побаивался Главного и знал, что тот его недолюбливал, но деваться было некуда, и он поклонился как бы почтительно. Склонил голову и одними губами шепнул: «Здрастьте, семьдесят семь!» Это Володя его научил: «Если не помнишь имени и отчества, говори: „Здрастьте, семьдесят семь!“, только тихо. Даже если человека зовут Захар Спиридонович, он-то помнит, как его зовут, и твои „семьдесят семь“ он услышит как „Захар Спиридонович“. В общем, как надо, услышит». Паша делал так иногда, и получалось, но не сейчас.

«Семьдесят семь» остановился, выдержал паузу и внятно ответил:

— И вам здравствовать, девяносто девять!

Паша готов был провалиться на месте.

Довольный произведенным эффектом, режиссер подошел к нему вплотную.

— Как он?

— Все хорошо! — залепетал Паша. — Спасибо, он в больнице.

— «Все хорошо! Он больнице!» — передразнил Главный. — Вы уж разберитесь, «хорошо» или «в больнице»? Это, знаете ли, не всегда одно и то же. Передайте Владимиру, что я всегда его жду. Я всегда... — он немного замялся. — Впрочем, все он знает сам.

Они стояли некоторое время напротив друг друга и как-то хорошо молчали. И Паша решился.

— А можно я позвоню ему прямо сейчас, в отделение? Вы поговорите.