Анна Гавальда - Утешительная партия игры в петанк

Sigh… [341]

После приезда матери Кейт стала какой-то нервозной…

– Мы сегодня все сюда выбрались, чтобы от нее смыться? – спросил он.

– Может и так… Глупо, правда? В моем-то возрасте все еще так реагировать на капризы свой старушки… Просто, когда я ее вижу, я вспоминаю прошлое… То время, когда я была самой маленькой и самой беззаботной… И мне так грустно, Шарль… И я скучаю по Эллен… И почему она сегодня не с нами? Мне кажется, детей рожают ради таких вот моментов, разве я неправа?

– Она с нами, раз мы говорим о ней, – прошептал он.

– А у вас почему их никогда не было?

– …

– Детей…

– Наверное, потому, что я не встретил их маму…

– Когда вы уезжаете?

Он совсем не ожидал такого вопроса. «Слово», «слово», ищи «слова», – мысли в голове метались как безумные.

– Когда Сэм выиграет…

Well done, [342] мой герой. За этой улыбкой далеко же пришлось идти…

Было почти одиннадцать вечера, закутавшись в одеяла, они «как ковбои», сидели возле догорающего костра, пытаясь определить, кто это поет им колыбельные. Чей это крик? А это шипение? Кто скребется? Что за птица? Или зверь какой? И что это еще за рев вдали?

«Мужайтесь, друзья! Через несколько часов нам уже не надо будет развлекать этих глупых двуногих!»

А потом кто-то, кажется, Лео, робко предложил:

– А вы знаете… Сейчас самое время рассказывать страшные истории…

Несколько одобрительных воплей в ответ. Ион начал плести нечто чудовищное про окровавленные внутренности, жестоких марсиан и шмелей-мутантов. Тьфу! Так они еще быстрее уснут…

Кейт подняла планку гораздо выше:

– Про Гелиогабала слышали? Потрескивание костра.

– Среди римских императоров психов хватало, а уж этот, я вам скажу, всех переплюнул… Так вот, для начала пришел он к власти в четырнадцать лет и въехал в Рим на колеснице, запряженной голыми женщинами… Не слабо, да? Он был безумен. Настоящий маньяк. Говорят, он посыпал все свои блюда размолотыми в порошок драгоценными камнями, в рис добавлял жемчуг, имел довольно странные и страшные кулинарные пристрастия, к примеру, обожал рагу из язычков соловья, попугая и петушиных гребешков, срезанных с живьос птиц, кормил цирковых хищников гусиной и утиной печенью, однажды приказал зарезать шестьсот страусов, чтобы съесть их еще теплые мозги, обожал вульвы уж и не помню какого животного… Ладно, хватит. Это все так, детские шалости.

Даже пламя костра притихло.

– А страшилка, которой так жаждал Лео, вот она вам, извольте: Гелиогабал славился своими оргиями… И каждая новая оргия должна была быть круче предыдущей. То есть еще ужасней. Еще больше крови, жути, изнасилований, групповух, еще больше жратвы и вина… И все ему было мало. Все быстро преедалось… И вот однажды он приказал одному скульптору отлить ему быка из металла, полого внутри, с маленькой дверцей в боку и дырочкой во рту, чтобы были слышны звуки, доносящиеся изнутри… Вначале этих его nice parties [343] дверцу открывали и сажали внутрь раба. Когда тот начинал беспокоиться, другого раба просили развести огонь под брюхом и вот тогда все гости подходили к быку и улыбались. Да, да. Ведь это умора просто, когда бык… ревет.

Бррр!..

Мертвая тишина.

– Это история – правда? – спросил Ясин.

– Конечно,

Пока дети фыркали и ежились, Кейт повернулась к Шарлю и прошептала:

– Этого я им, конечно, не скажу, но, на мой взгляд, это отличная метафора рода человеческого…

Боже мой… Какой же мрак царит у нее в душе… Нужно что-то делать…

– Да, но… – заговорил он громко, чтобы привлечь к себе внимание, – этот парень не долго так развлекался, кажется, в восемнадцать уже отправился в мир иной, в отхожем месте был задушен губкой для подтирания задницы.

– Правда? – удивилась Кейт.

– Конечно.

– Откуда вы знаете?

– Из Монтеня.

Она натянула одеяло, сощурив глаза:

Вы гений… Конечно.

Гением оставался не долго. Его «страшная история» про то, как в начале строительства вечно натыкаешься на какие-то скелеты и приходится помалкивать, чтобы избежать расследования, не угробить уже разведенный бетон и не потерять кучу денег, ни на кого не произвела впечатления.

Полный провал…

Самюель вспомнил единственный урок французского, на котором он не заснул: