Анна Гавальда - Утешительная партия игры в петанк

Кейт не понравилось, что он платит Сэму и его приятелям, но Шарль стоял на своем. За работу надо платить…

Приятели, чья лень превосходила алчность, вскоре их бросили, тем самым предоставив им возможность познакомиться поближе. И оценить друг друга по достоинству. Как это часто бывает, когда вместе вкалываешь на солнцепеке, ругаешься, пьешь пиво и натираешь мозоли.

На третий вечер, когда они раздевались на мостках, задал ему тот же вопрос, что Матильде.

Шарль понял его нерешительность лучше, чем кто бы то ни было. Сам был точно в таком же положении.

Перед следующей страницей вложена фотография. Напечатал ее не сразу, через некоторое время после своего возвращения, несколько недель она валялась на его рабочем столе, пока наконец не убрал ее в блокнот.

Контрольная съемка перед сдачей объекта.

Просто контрольная съемка.

Фотографировала Granny, и им пришлось попотеть, чтобы объяснить ей, что надо нажать одну-единственную кнопку, и все. Poor Granny абсолютно не разбиралась в плодах цифровой эволюции…

На фотографии – они все. На пороге домика Недры. Кейт, Шарль, дети, собаки, капитан Хаддок и весь птичий двор.

Все улыбающиеся, красивые, все взгляды прикованы к дрожащим рукам старой дамы, а та в своем репертуаре, в любимом амплуа «звезды», которой самой не справиться, но они смотрят доверчиво.

Они не первый день ее знают… И уж она-то попадет в конце посылки. [336]

Убранство домика Алис взяла на себя (накануне порылась в своих книжках и притащила Шарлю альбом Жефана де Вилъе…) [337] Именно это больше всего подкупало его в этих детях… Они открывали перед ним новые миры… Будь то Сэм с его приемами дрессировки осла, или эта вот рукодельница, или Харриет с ее своеобразным чувством юмора, или же Ясин, который выдавал по сто любопытных историй в минуту… В общем-то они ничем не отличались от других детей, такие же утомительные, требовательные, непослушные, хитрые, шумные, ленивые, без конца ссорившиеся, но было в них и что-то особенное…

Внутренняя свобода, нежность, живость ума (и даже, пожалуй, мужество: надо было видеть, с какой готовностью, без жалоб и споров, они брались за все работы, на которые их обрекал огромный барак, в котором они жили), жизнелюбие и удивительное чувство солидарности с миром, особенно поражавшее его.

Вспоминал, как жена Алекса сказала о них… «Эти маленькие мормоны»… только он с ней совершенно бы не согласился. Во-первых, видел, как кровожадно они сражались друг с другом за рукоятками видеоигр, днями висели в чате, вылизывали свои блоги, разбирали по косточкам You Tube (заставили его просмотреть все детские скетчи) (о чем он, впрочем, не пожалел, в жизни так не хохотал), но главное, они совсем не казалось ему спрятавшимися от людей за своим мостом.

Как раз наоборот… Все живое тянулось к ним. Приобщиться к их радости, их стойкости, их… аристократизму… По их дворам, лугам, вокруг их стола и матрасов, повсюду сновали дети, и каждый день появлялись новые лица.

Последний чек из продуктового магазина оказался больше метра в длину (провизию закупал он… потому так и вышло… похоже, подошел к вопросу, как парижанин в отпуске…), а мостки в час пик того и гляди грозились уйти под воду.

Чем же они отличались от других? У них была Кейт.

То, что эта женщина, столь неуверенная в себе, которая каждую зиму, как сама призналась, впадала в депрессию, длившуюся не один день, и была физически не способна встать с кровати, смогла вселить такую уверенность в этих детей-сирот, по отцу и по матери, как требовалось уточнять в формулярах, казалось ему… чудом.

– Приезжайте к нам в середине декабря, – усмехнулась она, чтобы вернуть его с небес на землю, – когда в гостиной плюс пять, по утрам воду курам надо рубить топором, а на завтрак, обед и ужин у нас овсянка, потому что я уже ни на что не гожусь… А еще на подходе Рождество… этот замечательный семейный праздник, на котором я одна олицетворяю всю их семью, все их генеалогическое древо, вот тогда-то и поговорим о ваших чудесах…

Но в другой раз, после на редкость тоскливого ужина, когда наши специалисты по делам планеты подвели печальный, удручающий, подтверждаемый цифрами, совершенно очевидный итог… ну… в общем, мы сами знаем… она вдруг призналась:

– Эта жизнь… не такая, как у других… возможно, варварская… жизнь, которую я выбрала для этих детей… Это единственное мое оправдание… Сегодня мир принадлежит торгашам, но завтра? Я часто думаю, что только те, кто сумеют отличить ягоду от гриба, или посеять зерно, спасутся…