Юрий Калмыков - Повеситься в раю

С перекинутым через плечо полотенцем Альфред передвигался к концу коридора, от одной группы больных, обсуждавших новости, к другой. Он делал вид, что очень заинтересован пустой болтовнёй о Долговязом и его мухе и изредка бросал какие-нибудь фразы, вроде:

– Да? Вы тоже слышали, как он вопил?

– О! Не то слово! Я выскочил в коридор, а Долговязый с мухой в руках орёт, закинув голову назад, а рядом с ним бежали два вот таких здоровых таракана!

Альфред услышал массу нелепых подробностей.

– У нас в палате лопнуло оконное стекло от его воплей, когда он проходил мимо, а в четвёртой палате взорвались две электрические лампочки.

– А я ел варенье из банки в этот момент, и у меня ложка изогнулась, и всё варенье из ложки вылилось на халат. Вот так я её держал! Вот она! – Высокий больной в очках демонстрировал всем странно изогнутую чайную ложку.

Альфред заметил, как Максимыч вышел из своей палаты и, оглядевшись по сторонам, отправился к концу коридора.

– Ну, прямо Дэвид Копперфилд! – проговорил Альфред, и не торопясь пошёл вслед за Максимычем.

Альфред шёл в странном медленном темпе. Это был своего рода танец. Каждый шаг наполнялся силой, и ничто не могло ему помешать. Какой-то больной шёл перед ним с явным намерением зайти в туалет.

«Ну, куда же ты?!» – мысленно произнёс Альфред, глядя ему в спину. Больной нерешительно остановился и почесал затылок.

– А! Полотенце забыл! – произнёс он, ни к кому не обращаясь, – потом схожу! – Он развернулся и пошёл в обратном направлении.

«Я только иду мыть руки, но шанс не упущу», – мысленно произнёс Альфред, открывая дверь.

Максимыч сидел на унитазе. Хотя в туалете было несколько кабин, он выбрал ближайшую к выходу, у которой отсутствовали двери и боковая стена. Видимо, он хотел избежать неожиданного нападения Альфреда.

– А! А! А! – в приступе страха заорал Максимыч Стукач.

Альфред спокойно шагал вперёд. И тут Максимыча Стукача всего перекорёжило. С глазами, полными ужаса, он схватился за сердце. Альфред открыл кран умывальника, но потом повернулся в сторону Максимыча Стукача и ясно понял, что тот умирает сам.

«Что бы на моём месте сделал Совершенный Бог?» – спросил себя Альфред.

Он с равнодушным видом подошёл к скрюченному на унитазе от боли и ужаса Максимычу Стукачу и помочился прямо на его мерзкую физиономию. В этот момент жизненный путь Максимыча Стукача завершился.

Альфред помыл лицо и руки, вытерся полотенцем и пошёл к себе в палату, поражаясь тому, что он только что сделал, не испытав при этом никаких чувств и эмоций.

«Преднамеренно, хладнокровно, и ни малейшего раскаяния, – подумал Альфред. – Всё встало на свои места».

Скомарохов не переставал удивляться тому, что далеко не каждый стремится побеседовать с Иисусом. Сейчас, когда они вошли в палату, из неё сразу же вышло несколько человек. Скомарохов остановил одного из них. Скомарохов не помнил, как его зовут. Этот больной с серебряным крестиком на шее был заметен тем, что всё время стрелял у кого-нибудь сигареты.

– А вы не хотите побеседовать с Иисусом? – спросил его Скомарохов.

– Мне с ним вот так нужно побеседовать, – он провёл ребром ладони по горлу, – но в данный момент никак не могу! Идти надо! Там принесли новый кроссворд, без меня не начнут. Обязательно!!! Обязательно подойду!

И, конечно же, он не подошёл. Но были и другие, те, для кого эта беседа была последней надеждой.

– Я здравомыслящий человек, – сказал старый еврей. – А здесь я потому, что душой болею за свой народ, и выходит, что я душевнобольной.

Умеют же люди находить себе занятия по душе! Конечно! Не за своих же знакомых душой болеть!

Он был в круглых очках, кипе, и иногда поглаживал свою почти седую бороду. На тумбочке лежал двойной свиток Торы с закладкой в виде металлической руки. Напротив сидел Иисус, а чуть в отдалении Скомарохов.

– Я знаю, почему прошлым разом вы появились именно среди евреев. Потому что все народы со временем войдут в царство божие, и разумные народы, и те, что сейчас совсем ещё дикие, но последним будет еврейский народ.

– Как? – от удивления проявил несдержанность Скомарохов. – Среди евреев так много талантливых, умных людей! Почему последним?

– Я Мойша Рабинович, мне 77 лет. У меня есть свой дом, хороший дом. У меня есть жена, дети и внуки. Я не бедный человек, меня уважают, и я мог бы свои последние годы наслаждаться жизнью в своём доме. Почему я предпочитаю находиться здесь, а не в своей семье? Вы думаете, я сошёл с ума?