Юрий Буйда - Все проплывающие

– Начальник лагеря, – со смехом рассказывал совсем запьяневший Синила, – посчитал, что это я придумал насчет цеппелина, потому что один я смог правильно написать это слово на бумажке. Кроме того, только у меня была пересажена кожа – с жопы на лицо, правда, это когда я на пожаре в лесопилке чуть не задохнулся. Но больше всего его поразило, как я почти месяц продержался на плаву в говне. Чем же ты питался, допытывался он. И только ему я открыл тайну: мухами. Ну не говном же!

– А землю куда девали? – вдруг спросил Дурьян, проигравший зэкам в карты уши. – Ну, ты говорил, что подземный ход рыли к цымбелину. Землю же в лагерь приходилось вносить. Куда вы ее девали?

– Хавали, – ответил Синила. – Норму между собой установили: чтоб каждый ежедневно по ведру земли съедал. А чего? Там глина была. Вошла – вышла. – Он задумчиво прикрыл глаз. – Думаю, тонн пятьсот двадцать или даже пятьсот тридцать глины сожрали и высрали. С водичкой, с чайком. Повезло: ни одного крупного камня в глине не попалось. Было дело! А обычный камень я могу и без воды в два приема!..

– Вот и породнились, – сказала на прощание мать Няни, подавая старику Синилину беспалую руку. – Не бойся.

– На безрыбье и рыба раком, – ответил Синилин. – Еще дети пойдут.

– Спрячемся, – твердо пообещала старуха. – У Бога углов много. Хоть под землей – жилья на всех хватит.

– Гнили много, – поморщился старик.

– Зато тепло.

И ушла, сунув беспалую руку в карман платья. Она всегда так ходила. Пальцы ей дочка случайно топором отмахнула, когда они вдвоем курицу рубили.

Пьяные гости выбрались во двор и устроили развлечения под баян среди молоденьких тополей. Люди постарше поплясали, а потом и вовсе ушли, а Синилины дружки спрятали в углу невесту, одетую в желтое обтягивающее платье с черными полосами, и затеяли игру в прятки. Кто-то кричал «ку-ку», а она со смехом отвечала «кря-кря», и водящий должен был отыскать ее по звуку. На третий или четвертый раз платье с нее сняли, чтоб уж совсем не запачкать, а под спину подложили старый ватник. Няня кричала «кря-кря» и, высоко задирая ноги, смеялась грудным смехом, потому что уже знала, что через несколько секунд появится «кукушка» с расстегнутыми брюками.

Синила в блестящем синем пиджаке спал в душной комнатке лицом вниз, скрипел зубами и за весь остаток вечера произнес лишь одну, но довольно связную фразу: «Цеппелин пишется с двумя «бэ», козлы пархатые! Цеббелин, говорю! Проверочное слово – Геббельс. Потому что он его и придумал».

Когда стемнело, он очнулся от холода и вышел во двор, где усталая Няня уже не кричала «кря-кря», а просто жевала веточку тополя и ждала, когда же очередной кукушке надоест дышать ей в ухо. Она не любила, когда долго дышат ей в ухо: сначала щекотно и смешно, а потом будто ватой закладывает. Синила схватил палку и изо всей силы огрел Дурьяна по голой заднице, согнав его с Няни. Помог ей кое-как одеться и отвел домой. Прихватив с собой бутылку водки, отправился в свою комнату, где велел Няне раздеться и надеть трусы и лифчик, нарочно купленные к свадьбе. Лифчик оказался в порядке, а вот трусы сзади – грязные, потому что ватник, на котором весь вечер провалялась Няня, был испачкан в машинном масле. Об этом жена сама ему и рассказала. Синила выпил водки и велел Няне сменить трусы на свежие, а заодно вымыться. Она легла к стене. А Синила всю ночь пил водку, потом добавил стакан самогона и свалился.

На следующий день, почистив блестящий синий пиджак и «крокодилы» и сунув в карман отвертку, он отправился в Красную столовую, где собрались опохмелиться все его кореша, гостевавшие на свадьбе. Он вынул из кармана отвертку, ему скрутили руки и усадили за стол. «Так кореша не поступают, – сказал Синила, принимая стакан с водкой. – Со здоровьицем!» Ванька Брысин дал честное слово, положив руку на стол, что Няня сама их позвала. То есть сперва позвала его, Синилу, законного мужа, но он уже был в отключке, и пришлось им пойти с нею в тополя. Синила ловко воткнул вилку в Ванькину руку и заорал: «Была бы просто баба, а то – жена! Кореша мне тут!» Ванька обмотал руку полотенцем, который дала ему буфетчица Нина, а его брат Николай сказал: «А у жены что – хвост вырос? Дурочкой была – такой и осталась. Бабы, как мухи, прилетают и улетают, а кореша остаются. Понял?» Синила заплакал. Ему снова налили водки и придвинули кружку с пивом, которую он тоже выпил. «Стал бы я бабе трусы и настоящий лифчик покупать, – сказал он, глядя на Нину. – А я купил. Значит, жена». Нина покачала головой: «Не в лифчике счастье. Не плачь – лучше покажи!»