Наталия Слюсарева - Мой отец генерал (сборник)

Приближался месяц поста рамадан. Вот уже несколько дней, как наш хозяин Мухамед-ага срочно уехал по своим делам в Азербайджан, когда вернется – неизвестно. Защиты ждать неоткуда. Все громче призывает муэдзин с минарета мечети правоверных на молитву. Его надрывный голос сливается с собачьим воем. Мы просыпаемся от ужаса, и в наши души проникает страх. Мы решаем немедленно бежать. Великий драп наметили на рассвет пятницы, на часы, когда Мустафа обычно отправляется в мечеть читать «хутбу» (проповедь). За день до этого, на наше счастье, на свалку выбросили дохлую лошадь. Часть ее мяса мы задумали использовать для задабривания «пятой собачьей колонны».

Накануне праздника ханум поручила мне убрать в землянке, что дало возможность сделать запасы на двоих. Совесть моя была чиста, так как мы проработали уже месяц, а расчет не брали. А нам полагалось четыре пуда муки, пусть даже и ячменной. Это – восемьдесят пять килограммов хлеба, и если одному человеку съедать по фунту в день, то можно прожить, не умирая с голоду, почти три месяца. И такое добро, заработанное тяжким трудом и политое потом, мы бросали ради спасения наших жизней. Мы поставили перед собой цель – уйти из зоны смерти и страха, уйти, не приняв бой, ради того, чтобы жить дальше и окрепнуть для будущих побед. Надо сказать, что запасы ханум-апа нисколько не пострадали. Мы отобрали несколько больших кусков брынзы, взяли немного кукурузной муки, лепешек, соли, лука и спрятали все это в скирде сена.

На рассвете, после призыва муэдзина: «Правоверные, спешите на молитву», когда вся община и их «сипах» (полководец) Мустафа «Скуратов» в зеленой чалме ушли в мечеть, мы, разбросав по двору мясо от дохлой лошади, бросились под гору к реке. Словно пустые бочки, катились мы со все возрастающей скоростью сквозь чертополох, бурьян, кубарем, не чувствуя боли и не зная, где земля, где небо. Нам казалось, что за нами мчится многолюдная погоня. Слышались отрывистый нарастающий лай, топот верховых лошадей, татарские выкрики, выстрелы. Не оглядываясь назад, потеряв друг друга из виду, спасались мы, кто как мог, пока не уткнулись с ходу в реку. Замерев по колено в воде, затаив дыхание, я прислушивался к окружающим звукам. Кто-то рядом булькал и стонал. Слава богу, это оказался мой друг – «пользительный». Выбравшись на противоположный берег, ориентируясь на восходящее солнце, мы зашагали на восток и к вечеру благополучно добрались до нашей мельницы.

Мельник взял меня к себе в помощники, и началось мое царское житье. Мельница работала круглосуточно. Народ все время подходил: русские, украинцы, грузины, татары. За помол без очереди, особенно ночью, мне перепадало много всего: молоко, яйца, иногда даже мясо. Хозяин выдал мне ружье для охраны мельницы – одноствольную берданочку, с которой я охотился на зайцев, куропаток, перепелок. Когда нужно было остановить водяное колесо для ремонта или смазки, в карманах колеса и в желобе всегда обнаруживалась свежая рыба. Были и рыболовные снасти.

Проработал я на мельнице до осени. Хозяин Сидор Иванович был мною доволен, думал даже оставить меня зятем для своей младшей дочки. «Вот подрастешь, войдешь в дом, и будет в нашем доме два Сидора», – поговаривал он. Но тут я подхватил лихорадку. Лихорадка меня трясла по-страшному. Доморощенное лечение не помогало. Точно через день в определенное время начинало меня трясти. Сперва наступала мелкая дрожь, которая зарождалась внутри, потом начинало дрожать все тело, так что казалось, отлетят все члены – руки, ноги и голова. Приступ длился часов пять-шесть. На меня набрасывали несколько одеял, пальто, рогожек, но я все никак не мог согреться. При этом температура поднималась до сорока градусов. Через неделю, забыв все свои обещания, хозяин нанял другого работника. Истратив все деньги на лечение без результата, я решил возвратиться в Тифлис к мачехе.

Выбрав день, когда, по моим расчетам, приступа не должно было быть, я отправился пешком на станцию. Подошел поезд. Вместе с другими мешочниками я еле-еле зацепился за подножку вагона, держась за поручни. Состав тронулся, но кондуктор так и не открыл дверь. Поезд набирал скорость. Я еле держался, особенно на внешних разворотах. Вскоре я почувствовал, как начали слабеть мои руки, пот выступил на лбу, закружилась голова. Мне казалось, что прошла целая вечность и что поезд идет уже не вперед, а назад. Внезапно я понял, что у меня сейчас начнется приступ лихорадки. Я не выдержал и крикнул: