Наталия Слюсарева - Мой отец генерал (сборник)

О военной карьере для сыновей мечтал Феликс Феликсович Юсупов. Но рок вырвал из семьи старшего сына. А младший, не озабоченный пока карьерой, не знал, чем по-настоящему ему бы хотелось заниматься. Как-то во дворце, разговаривая с Феликсом (что он уж ей там наговорил), Александра Федоровна заметила мужу: «А знаешь, Феликс – революционер!» Император взглянул на него своим светлым, чуть недоуменным взглядом, как с поясного портрета В. Серова, и – улыбнулся.

Как-то отец затащил к нам в дом парочку эмигрантов. Русских эмигрантов из Австралии, определенно, из семей первой эмиграционной волны. Именно затащил с улицы. Вернее, из того же ресторана «Савой», где он любил обедать. Несмотря на то что родом он был из самой бедной семьи, а в детстве даже батрачил, как только он вышел в люди, и даже в генералы, он приобрел те же самые привычки, что и исторически правящие классы. Он любил вкусно поесть в хорошем ресторане. Если воскресный обед планировался дома, то закупить окороков, и непременно в Елисеевском. В Елисеевском магазине отоваривался и Вертинский. Можно предположить, что Александр Николаевич стоял в очереди к вальяжному продавцу, нарезавшему тонко розовую ветчину, порой впереди отца, иногда за ним. Еще отец любил балет в Большом театре. И он любил балерин.

Среди прочих гражданок нашей страны балерины различаются посвященными и непосвященными одинаково легко. Их выдают вытянутые шеи, чрезвычайная худоба и особая, вывернутая походка. Наметанным штурманским взглядом отец быстро выделил балерину в ресторане «Савой», сидящую в обществе мужчины за соседним столиком. Они были иностранцами. Они были мужем и женой. Они говорили по-русски. Муж, хореограф, и жена, прима-балерина. Оба тотчас были приглашены отцом к нам назавтра на обед.

В тот год мы с сестрой первую половину дня обычно проводили в восьмом классе, раскачивая предпоследнюю исцарапанную парту в среднем ряду. Пересказывали на уроках истории параграфы о Гражданской войне, иллюстрируя скупой пересказ с тем, чтобы натянуть на четверку, «окнами» из Маяковского:

Когда мама услышала, что к нам на обед придут иностранцы, она растерялась по двум пунктам. По первому пункту она сомневалась: политкорректен ли в нашем обществе факт приглашения в гости к советскому генералу советским же генералом русских эмигрантов? И по второму пункту – что приготовить на обед? К счастью, весь второй пункт отец целиком взял на себя, объявив, что самолично приготовит бефстроганов по-шанхайски. Для австралийцев. На следующий день с утра мама оставалась перед трюмо – причесываться, прихорашиваться, что, кстати, ей было совсем не обязательно, так как по своей природной красоте она превосходила всех балерин, смотри на нее хоть из партера, разглядывай хоть в бинокль с балкона. Нас также обязали привести себя в порядок: заплести тугие косы, надеть новые гофрированные юбки, приколоть комсомольские значки. К обеденному часу, облаченные в парадную форму, все мы пребывали в возбужденном состоянии.

И вот они вошли. Взглянув на даму, я тотчас согласилась, что соколиный глаз отца не ошибся: она была балерина. Почти Анна Павлова. Практически вся в профиль. Ее спутник с белыми гибкими руками, ей под стать. В них все было негромко, изящно; они звучали, как классическое адажио.

Первым тостом взрослые выпили за Родину армянского коньяка, мы – сладкого «Дюшеса», и отец начал раскладывать по фарфоровым тарелкам свой бефстроганов по-шанхайски. Наш папа лично научился всему в Китае, где он воевал волонтером, кружа в китайском небе осой на своем бомбардировщике, жаля японских ассов, защищая сталинско-маодзэдуновскую «дружбу навек». Готовил он, как и летал, прекрасно. Но он не учел специфику профессии гостей. Балерина, подцепив на вилку один червячок бефстроганов, заявила, что сыта. То же самое произошло и с напитками: больше одной рюмки они не могут, у них-де на завтра – репетиции. В первые минуты застолья, как гостеприимный хозяин, отец уговаривал, потом расстроился, завелся и разорался.

Конечно, и хореограф, и балерина были не виноваты. Они не могли пить, как летчики дальней авиации. Отец же настаивал на том, чтобы они и дальше чокались с ним за Родину, за небо, за товарищей... Эмигранты тихо, но решительно отставили хрустальные рюмочки в сторону. Мама, улыбаясь гостям нежной боттичеллиевской улыбкой, пытаясь как-то выправить ситуацию, носила альбомы с фотографиями. Объявила, что мы знаем английский язык, на что мы с сестрой, густо покраснев и решив про себя, что мы это маме никогда не простим, сказали австралийцам, низко опустив головы вниз: Hоw do you do . В общем, воскресный обед был окончательно испорчен.