Наталия Слюсарева - Мой отец генерал (сборник)

Впрочем, земли хватило на всех. Сколько ее надо? У одного казака в вещевой сумке были погоны и узелок с донской землей. Кроме этого, у него буквально ничего не было, и, ложась спать в Константинополе, он клал свою сумку под голову со словами: «Ну, слава богу, на своей земле спать будем!»

...Так вот, на том балу адъютант решает платок утаить и им любоваться... и потом я подумала, что платок этот у меня пройдет через руки многих людей – и воров с Хитровки, и бомбистов, – и в конце княгиня этим платком в шахте будет перевязывать раны князю Палею. Но стало мне ясно из записок, что раны она перевязала своим апостольником. И конечно, я уже не могла допустить такого искажения.

Великую княгиню первой сбросили в шахту живой. Шахта глубиной шестьсот метров. И упала она на уступ. Конечно, она легкая была. И какой-то тяжелый латыш исполнитель толкнул ее в спину, в шахту лететь. Она и полетела ввысь, сначала голосом, который ввысь...

Стою у темной ели в храме Марфо-Мариинской обители, до ее иголок дотрагиваюсь. У Елизаветы Федоровны на елках – украшения, снежинки из белой бумаги и ангелы.

Елизавета Федоровна покровительствовала воинству. И на рождественский концерт в воскресенье в Марфо-Мариинскую обитель приехал солдатский хор, на самом деле – инженерных войск. А у одного рядового, с самым простым лицом, можно сказать, рябого и курносого, оказался голос такой красоты и легкости, что все неаполитанцы закружились бы в тарантелле от счастья, позвякивая в свои золоченые тарелочки. И сначала слушали распевы Бортнянского. Потом рождественские колядки, «Христос рождается...». А на бис «Боже, царя храни!».

Из дневника наследника: «За завтраком пели казаки. Были и пляски».

Мальчик, о котором нечего сказать и который сам мало говорил. Почти не улыбался, редко смеялся, чаще стонал. Больше лежал, нежели ходил. Никогда не прыгал, не носился со сверстниками, не крутился волчком. Мальчик в матроске, царской крови. Цесаревич. От «цесаревича» веет византийским ветерком. Багрянорожденные – то есть на пурпурных пеленках. В пурпурных пеленках имели право рождаться только царские дети. В Третьем Риме пурпур обернулся не останавливаемой струйкой крови. Здоровая кровь Романовых не одолела больную гессенскую. Гемофилия. Рано поседевшая мать и плачущий отец.

«Это было самое прелестное дитя, о каком только можно было мечтать», – писал его воспитатель Пьер Жильяр. Наследник боготворил отца и нежно любил мать. Она же гордилась его красотой.

«Душка, моя мама. Сегодня синее небо. Кошка лежит на диване, а Джой (собака) у нее искал блох и страшно ее щекотал. Если тебе надо Джоя, чтобы он искал блох у тебя, я его пошлю, но это стоит 1 р.».

«Дорогая моя милая мама. Был в церкви. Папа, как всегда, в штабе. Котик лежит на диване и играет сам с собой».

«Ненаглядная моя душка мама. Нога отдохнула, и ей гораздо лучше. Даже был в церкви, а сейчас в штабе. Храни вас всех Господь!»

Поражавший всех своей скромностью: «А куда мне теперь можно пройти?»

Бледненький, выходя из автомобиля. Приезд наследника в Ставку в 1916 году.

«Наследник дисциплинирован, замкнут и очень терпелив» (П. Жильяр).

Даже слишком. Не крикнувший «А как же я?!», после того как его оповестили о том, что его отец отрекся от престола. Спросивший только, густо покраснев:

– А кто же теперь будет?

Видимо, никто...

В России мальчики не нужны.

В России мальчиков забивают, еще с Бориса и Глеба. Еще с Углича – в парчовых одежках. Что – в Питере, в серых шинельках, что – этого четырнадцатилетнего, в форме ефрейтора, в ипатьевском подвале.

«Слопала-таки поганая, гугнявая, родимая матушка-Россия, как чушка...»

Таким он и остался, в матросочке и бескозырке с надписью родной яхты «Штандарт», в окружении белых царевен-сестер в рамочках Фаберже, темной молоденькой елочкой в тени высоких березок. Его молочный зубок – крохотная речная жемчужинка, утопленная в доску небольшой темной иконы храма Николая Мирликийского в Пыжах на Большой Ордынке, – единственная реликвия.

Когда все уже плавали в багрянце на полу ипатьевского подвала, наследник единственный все еще оставался сидеть на стуле (оставался живым, со слов участника казни А. Стрекотина), и надо было еще стрелять в него, в голову и грудь, прежде чем он упал, окончательно вернувшись в горячий и соленый царский пурпур.

И что? Мы в России имеем право просить себе – на счастье? В каких же это, интересно, молитвах?