Павел Андреев - Правда обмана

Дембеля уходят медленно, молодые уходят быстро. Одни организмы сохраняются, а другие вымирают — на то и война. Но для того, чтобы эта селективная гибель оказывала какое-то воздействие на мир, необходимо одно условие: каждый должен иметь свою копию, способную выживать в течение значимого эволюционного периода — одного призыва. Видимо поэтому, когда убивают храбрых, храбрость не умирает. Она переходит к тому, у кого ее не нет — к тому, кто прячется от жизни. Так, потеряв своего прежнего хозяина, она сохраняет жизнь новому. Ей, наверное, тоже не хочется постоянно скитаться по чужим телам, как и людям — по съемным квартирам.

Везение — извлечение пользы из вреда. Вите повезло — рядом с ним умер храбрый человек. В первые секунды боя у него на глазах пуля снайпера расколола череп его земляку. Витек намек понял и по уши в дерьме от страха первым свалил из окружения — по арыку, набитому грязью, брошенными бронежилетами, касками и рюкзаками. Чтобы хоть как-то объяснить кентам свое бегство, он прихватил с собой взводного, раненного в живот осколками гранатомета. Выползшего из задницы Витю очнувшийся вдруг командир тут же упрекнул в трусости. Пистолет командира оказался слабым аргументом для солдата, пережившего естественный отбор смертью. Любое существо под таким давлением обстоятельств обязано быть эгоистичным. Даже с пробитым бедром на приказ взводного вернуть его назад Витя ответил твердым отказом. Зачем обманывать — вытаскивая на себе взводного, Витя думал в первую очередь только о себе. Но кому захочется заново выворачиваться через жопу наизнанку, доказывая обратное таким же эгоистам, как и ты? Каждый мечтал сделать то, что сделал Витя — даже взводный. Просто Витя это сделал красиво, слегка злоупотребив чужой слабостью — ранением командира. Да, это плохо. Но порок войны не в употреблении плохого, а в злоупотреблении хорошим.

Зря кусали Витька, обвиняя в трусости. Витина готовность оставаться до конца неуверенным в своей затее с арыком была сутью его храбрости в том бою. Готовность после боя честно рассказать печальную историю про пулевую рану с пороховыми ожогами была сутью его доверия нам. Не желая оставаться непонятым, Витя выдавил из себя остатки своей наивности. Если вокруг тебя нет людей, которые в тебя верят — ты не нашел своего места. Будь вежлив — не требуй взаимности. Смело отправляйся в новый поиск — искать себя приходится в самых неподходящих местах. Интуитивно осознав, что суметь победить, избегая боя — высший пилотаж правильного поведения на войне, Витя взошел на вершину военной пирамиды. Победив свои рефлексы, он стал умным парнем. В основе его поведения лежало естественное намерение, которое было связано с окружением — в буквальном смысле этого слова.

Прощая, упрощаешь жизнь. Смысл поступка всегда заключается в реакции, которую он вызывает, а не в намерениях, с которыми он совершался. Поэтому бегство в бою — глупость! Врагу все равно, поразить тебя в грудь или спину. Я думаю, у Вити на эту идею с арыком хватило мужества именно после того, как он понял, что застывшая от страха жизнь хуже смерти. Подумай и не обманывай никогда, даже себя. Честность на войне — это привилегия. Витя зря надеялся получить ее от взводного в знак признательности за сделанное. Привилегия — прокладка, изолирующая права от обязанностей. Привилегий от взводного Витек не дождался. Зато получил срок за членовредительство, отказавшись от возможности в первом же бою смыть кровью необоснованные обвинения в трусости. Победил тот, кто дольше лечился — рана заживает быстрей, чем оскорбление. Вместо того чтобы сделать Витю героем, спасшим своего командира, комиссованный по ранению взводный сделал из него труса, оправдывая собственный идиотизм выстрелом в трусливого солдата. Как только командир начинает проявлять нерешительность, подчиненный тут же пытается выйти из-под его контроля. Солдат должен подчиняться слепому инстинкту командира. Так выдавили еще одну каплю в море уже пролитой крови. Нормальные люди способны на весьма отвратительные поступки.

Вредные привычки — ерунда, было бы здоровье. Жизнь так дает прикурить, что даже некурящие здесь курят эту дрянь. Чарз — это не отрава. Отрава — это когда один раз вдохнешь, и больше не надо. Как говорят афганцы: «Чарз хуб — гербакс харап!» Что только не лезет в башку по обдолбке?! Кровь отливает от головы. Сейчас начнется сушняк, затем — голодняк. Дым косяка высушил рот. Пытаюсь смочить горло слюной, но ничего не получается — во рту сухо. Рефлекторно сплевываю, но слюны не хватает даже на харчок. Выдавливаю из себя все, что можно. За душой уже ничего не осталось. Что у меня здесь еще есть, так это только тонкая телесная пленка. Чехлы ХБ — «стекляшки», «уралобувь», кепка из панамы с обрезанными полями, СВД, «деревянный» ремень с зеленной бляхой, две пары подсумков с магазинами к винтовке и гранатами, стянутых на груди в лифчик ремнем от противогаза, ранец с БК. Того, чем наполнено тело, на котором вся эта военная шелуха держится — нет. Нет чувств, эмоций, воли. Нет страсти и веры. Все просрал к двадцати годам! Подобно тому, как кончик пули утончается, теряя прочность, чтобы увеличить проникновение, так и я на войне — теряю способность думать, приобретая взамен сомнительные убеждения. Чтобы отличаться друг от друга, приходится иметь что-то общее. Физическая форма и навыки — это единственное проявление моей индивидуальности здесь.