Ларс Хусум - Мой друг Иисус Христос

ВЕДУЩИЙ. Что значит «рады»?

Я. О боже. Я не знаю. Тут какая-то атмосфера…

ВЕДУЩИЙ. Особая атмосфера в Тарме?

МОГЕНС. Точно. Возможно, Тарм не такой крупный город, но жители в нем особенные.

Я. Да, именно это я имел в виду.

Мы ужинали у наших друзей-педиков незадолго до фестиваля. Ни один из них не имел большого опыта в кастрюльных делах, но даже я знаю, что рис вряд ли должен быть похож на уголь. Несмотря ни на что, мы ели с улыбками. Поздно вечером Велик привстал из-за стола. Он явно хотел что-то сказать и выпил достаточно для мужества. Первая часть его речи посвящалась мне и Марианне – о том, какая мы прекрасная пара и т. д. Затем он повернулся к Йеппе, который сидел с такой улыбкой, словно хотел сказать: «Угомонись и сядь на место», но Велик не собирался садиться. В течение десяти минут он распинался о Йеппе, о том, что он для него значит. О, теперь он на многое способен! Он теперь может быть самим собой! Может признаться в любви. Потом он выдержал паузу и пристально посмотрел на Йеппе:

– Я тебя люблю.

Йеппе взглядом отчаянно умолял о помощи, но помощь ему была не нужна. Дома я спросил у Марианны, могу ли я теперь оставить заботу о Йеппе. Она улыбнулась и спросила:

– А ты хочешь этого?

И только тут до меня вдруг дошло, что речь совсем не идет о том, что все близится к концу.

Я открывал фестиваль вместе с Могенсом. Никогда не видел, чтобы взрослый мужчина так нервничал. Мы стояли позади огромной открытой сцены, также известной как «Футбольная сцена», потому что она располагалась на футбольном стадионе Тарма. Он потел, дрожал и не мог спокойно стоять на месте.

– Вам плохо?

Он выпрямился:

– Нет, просто я слегка волнуюсь. У тебя не найдется сигаретки?

– Я не знал, что вы курите. – Я протянул ему свои сигареты.

– Не курил целых три года. Теперь моя жена расстроится.

У него так сильно тряслись руки, что он не мог прикурить. Я взял у него зажигалку и помог ему. Он как следует затянулся и немного успокоился. Затем сорвал галстук и расстегнул рубашку. Ее можно было выжимать. Я дал ему докурить, хотя мы и так уже задерживались. Он старался собраться с мужеством перед нашей вступительной речью. Послушать нас на стадионе собралось несколько тысяч человек. Странно, но меня это совершенно не волновало.

– Все будет хорошо, правда же? – осторожно спросил он.

– Вы о речи? Конечно!

– Да нет, вообще, все в целом. Мы не будем выглядеть глупо, правда? Мы справимся?

Только что мы осознали, что недооценили силу притяжения моей матери. Понаехало полно народу со всей Дании.

– Естественно! Все будет супер.

Он сделал успокаивающий вдох и бодро шагнул на сцену. Я последовал за ним. Он говорил о Грит Окхольм и городе, а я – о Грит Окхольм как о моей маме и художнике. Мы перекидывались репликами. Нам даже удалось вставить несколько шуток. Когда мы закончили, Могенс с облегчением обнял меня. И это объятие помогло ему стать мэром, когда Тарм и Скьерн объединились. Отныне это была его официальная фотография для прессы.

Непосредственно за нами выступил Томас Хельмиг, а после него настала очередь выхода Силье, и я поспешил удалиться. Было бы глупо случайно столкнуться с ней и похерить весь наш план.

Я бродил по городу наедине с собой. Вокруг было оживленно. Повсюду шли какие-то концерты, выступали в том числе и группы с песнями мамы. Среди них было несколько достойных, но никто не мог сравниться с Силье. Я был в восторге от фестиваля и раздавал автографы, пока у меня не заболела рука. Везде было многолюдно. Тарм никогда не наполнялся таким количеством радостных людей. Я гордился всем этим. Я сел на скамейку у городской речки и принялся восторженно глазеть на проходящих мимо. Я широко улыбался – наконец-то я был на своем месте – и даже начал насвистывать «С тобой», думая при этом о Марианне. Впервые за всю свою жизнь я напевал песню матери. Я закрыл глаза и впустил песню в себя. Открыв глаза снова, я увидел перед собой Карен и Кая, а одновременно – самую широкую улыбку, которую когда-либо видел.

– Что?

– Ты поешь, – удивленно сказала Карен.

– Нет, насвистываю.

– Николай, ты громко и весело поешь!

Я понял, что она права. Заблуждался я.

Народ смотрел на меня, и я покраснел. Карен наклонилась и нежно погладила меня по щеке. Едва она захотела убрать руку, как я схватил ее. Она испугалась – не потому, что это был я, а просто от резкости жеста. Кай сделал шаг вперед, но я поспешил сказать то, что должно было быть сказано. В этот момент моя радость была такой всеобъемлющей, что я не мог держать ее в себе.