Ларс Хусум - Мой друг Иисус Христос

– И как он вам?

– Он очень грустный, – сказала Гитте.

Ханна шикнула на нее.

– Давайте не будем обсуждать Бриана.

– Почему? Я с ним знакома и очень беспокоюсь за него.

Ханна и Гитте переглянулись, и Ханна осторожно согласилась:

– И мы тоже. По нему видно, что он очень опечален.

– И расстроен. Он никогда не бывает довольным, – добавила Гитте.

Карен и Йеппе пытались проследить и за Силье, но это оказалось труднее – она в основном сидела дома и покидала квартиру, только когда за ней заходила Камилла. Они несколько раз поссорились, и Камилла выглядела разочарованной. Как-то раз они сидели в кафе «Банг и Йенсен». Карен и Йеппе пристроились за соседним столиком и делали вид, что читают газету, прислушиваясь к разговору между Силье и Камиллой.

– Это ненормально! – воскликнула Камилла.

– Но я же не нарочно.

– Все равно, видеть эротические сны о человеке, который тебя избил, это ненормально.

– Если ты будешь так реагировать, я не буду тебе ничего рассказывать!

Карен и Йеппе с трудом скрывали свое любопытство.

– А ты думаешь, мне очень хочется слышать, что тебе опять снился Николай? Почему, например, тебе не снится сон о том, как ты его кастрируешь?

– Мне бы это тоже было намного приятнее, – зашипела Силье, и Карен не смогла удержаться от того, чтобы не оглянуться.

Камилла тут же заметила это:

– Что вы так смотрите?

В эту секунду они испугались, что Камилла догадается о слежке. И она действительно раскусила их в тот же день, но чуть позже, на репетиции.

Йеппе хотел тут же уйти, но Карен заставила его остаться, подмигнув и довольно громко и четко с ютландским акцентом обратившись к нему:

– Я не поняла – ты только что что-то сфотографировал?

Йеппе усиленно закивал, и Камилла, успокоившись, села на место.

Просто тупые ютландцы.

По вторникам и четвергам проходили репетиции их ансамбля (меня поразило то, что она все еще поет песни моей матери). Йеппе пробрался к окну репетиционной, через которое увидел, как Силье ругает остальных музыкантов, так как они никак не могут сосредоточиться. Когда Силье отвернулась, Камилла попыталась успокоить музыкантов, которые не скрывали своего раздражения. На сайте группы Карен и Йеппе прочитали, что они не играли уже год. Когда группа стала расходиться, Карен решила, что им надо выследить басиста Якоба. Он стоял на автобусной остановке с бас-гитарой за плечами, и Карен притворилась, будто бы узнала его:

– Извините, вы, случайно, не играете в «Грит Окхольм Джем»?

Он опешил. Он не привык к тому, что его узнают на улице.

– Да, я басист.

Карен улыбнулась:

– Я так и знала. Вы такие талантливые. Почему вы перестали выступать? Ведь раньше вы постоянно играли. Мне кажется, я раз двадцать ходила на ваши концерты.

Якоб промычал:

– Наша солистка не хочет выступать. У нее сейчас какие-то проблемы в жизни.

Пока Карен и Йеппе находились в Копенгагене, я общался с остальными. Они заходили ко мне почти каждый вечер. Мы играли в разные игры и смотрели фильмы. Анита норовила прижаться ко мне перед телевизором, и меня это немного раздражало.

Велик несколько раз интересовался, правда ли, что Йеппе мой лучший друг. Я кивал.

– Он, случайно, не псих?

– В каком смысле?

– Мне просто показалось, он похож на психа.

– Он псих не больше, чем я.

– Ты не псих, ты просто странный.

Мы получили кое-какие сведения, теперь надо было понять, что делать с ними дальше. Я решил, что воспользуюсь своими деньгами. Глупо иметь деньги, но не иметь от них никакой пользы. Поэтому я объявил членам НАТО, что я назначаю им зарплату, пока они помогают мне, ведь, если они не будут волноваться по поводу работы, это обеспечит нам гораздо больше свободы.

– Нет, Николай, не надо этого, – сказала Карен, в то время как остальные восприняли мою идею с энтузиазмом.

– Но я бы хотел организовать все именно так. Если вы дадите мне номера своих счетов, я буду перечислять на них по тридцать пять тысяч крон ежемесячно.

Свищ и Велик восторженно переглянулись, после чего Свищ высказался:

– Мне кажется, нам всем стоит поехать в Копенгаген.

Его идея довольно быстро нашла поддержку у остальных, поскольку мы могли действовать более плодотворно, находясь не в Ютландии, а поближе к Бриану и Силье. Против был только я один. И я осознавал, что протестую исключительно из-за своего страха. У меня не было никаких аргументов, я просто сказал: «Я не хочу». Они поинтересовались почему, и я промычал снова: «Просто не хочется». Тогда они спросили, не страшно ли мне. И тогда я признался, что страшно.