Всеволод Непогодин - Говнопоколение

Холодает. Согреваюсь черным чаем из термоса и смотрю на акваторию. Несмотря на скептическое отношение к массовой культуре в плеере играет знакомый с пеленок альбом «Music for the masses». Зимний вечер прекрасен вместе с мягким голосом Мартина Гора! See the stars they're shining bright, everything's alright tonight…

P.S. В воскресенье состоятся очередные выборы Президента Украины. Вместо галочки напротив какой-либо из фамилий кандидатов я напишу алым маркером и крупными буквами на бюллетене «ПОШЛИВСЕНАХУЙ!».

P.P.S. Для любителей выискивать ошибки, там где их нет: шлюхи таки носят солнцезащитные очки в закрытых помещениях.

Наше поколение выросло без отцовского присмотра. Слово батьки — пустой звук. В подавляющем большинстве мы все маменькины сынки не из-за собственной слюнявой сущности, а скорее ввиду чудовищного морального вырождения глав семейств. Перевелись мужчины на Руси.

О своем отце я не могу сказать ничего хорошего. Мать получила развод по суду еще в далеком 1992 году. Поздний по тем временам приход домой в 11 вечера, грубые расспросы «Где и с кем была?», хмельная агрессия, кулаки, реки материнских слез. На следующий день, 1 сентября, я пошел первый раз в школу. Избитая досиня мать побоялась показаться на люди и наблюдала за линейкой издалека. После уроков мы вместе поехали снимать побои у криминалистов в Красный переулок. Больней всего расплачиваться за чужие ошибки. Я часто спрашивал мать: почему образованная дочь обеспеченных родителей вышла замуж за провинциального голодранца без особых перспектив в жизни? «Хотелось защищенности», «пугала неизвестность», «все подружки уже выскочили замуж и мой статус упал на их фоне», «приличных ухажеров не было» (это в Москве-то!). Внятного ответа я так и не получил.

Наши отцы — потерянное поколение, чьи золотые годы пришлись на развал СССР. Невостребованные по специальности, вынужденные заниматься челночным бизнесом и черновой работой, они выплескивали нереализованные амбиции в семьи. Часто вспоминаю Среднефонтанскую улицу начала девяностых без двадцатичетырехэтажных высоток «Чудо-города» и торгового центра «Фуршет». Все вертелось вокруг железной дороги. По вечерам район ходил в вагонное депо и скупал у проводников загранпоездов спиртное. Молодежь затаривалась пивом в жестяных банках, являвшихся объектом коллекционирования. Старики налегали на голландский спирт «Royal». Среднефонтанская бухала беспробудно. Народ глушил плодово-ягодные вина, одеколон, политуру, лакокрасочные изделия. Во дворе постоянно слышался звон битого стекла и «Ты меня уважаешь?». Забулдыги искали любой повод остограмиться и отмечали всевозможные праздники вроде дня мелиорации. В заблеванном подъезде возле мусоропровода валялись поддатые слесаря подвижных составов. На лестничных клетках спокойно курили траву и кололись ширкой. На день железнодорожника выходить из квартиры не рекомендовалось. Вместо удвоения ВВП мужики собирали металлолом и крали все что попадалось под руку. Тысячу раз прав выросший здесь же на Транспортной уважаемый камрад marsel_gonsalez: «Среднефонтанскую давно следует сжечь нахуй!». Отцы пропили молодость, а расплачиваться приходиться нам. Им не понять, что молодежь не считает людьми тех, кто не умеет водить автомобиль и пользоваться компьютером. Посещавшие в вузах страны советов пропагандистские лекции по истории КПСС не уясняют для себя главный современный постулат в отношениях отцов и детей: ДЕТЯМ НЕ НУЖНЫ СОВЕТЫ, ДЕТЯМ НУЖНЫ ДЕНЬГИ. Какой здравомыслящий человек прислушается к рекомендациям от поколения неудачников?

Последнее воспоминание об отце датировано 1998 годом — купленные за десять гривен на рынке «Южный» стоптанные бутсы «Victory». Даже в футбольную школу меня устроила мать. Я рос сам по себе как бурьян. В одиннадцать лет взял по наитию с книжной полки и прочел «Мои университеты» Горького, что и предопределило дальнейший путь. В тринадцать первый привод в милицию за разбитую входную дверь в детском саду. В пятнадцать за прогулы и хулиганство выгнали в вечернюю школу, но потом вернули обратно. В семнадцать на выпускном мать рыдала при виде пяти «двоек» в аттестате, на что я резонно спросил: «Кто из нас виноват в том, что у меня нет отца?». Мать простила юношеские шалости, да и я стал резко исправляться.