Джон Карр: Охота на цирюльника

Немо, некоторое время жевавший сигару, крутанулся на месте и оглядел всех по очереди. Прежде взгляд у него был отсутствующий, но теперь его бледное, костлявое лицо расплылось в широкой улыбке, исполненной такой учтивости и такого обаяния, что Морган вздрогнул.

– Я перерезал горло этой сучке, – заявил мистер Немо, вынимая изо рта сигару. – Так-то лучше для нее. А мне – больше удовлетворения. Верно, старина. – Он посмотрел на застывшего Хампера. – Запишите это. Куда лучше бить по черепушкам. Однажды один хирург меня просветил. Если потренироваться, можно с первого раза попасть в нужное место. Но с ней… с ней так нельзя было. Мне пришлось взять один из бритвенных приборов Стэртона, а от остальных шести бритв избавиться. Жаль было их выкидывать! Такой бритвенный набор, должно быть, стоит больше сотни фунтов. – Он зашелся в хохоте, приподнял котелок, словно воздавая доктору дань уважения, самодовольно ухмыльнулся, щелкнул каблуками и попросил еще выпить.

– Да, – сказал доктор Фелл, с любопытством глядя на него, – именно это я и имею в виду. Я попросил присутствующего здесь моего молодого друга забыть о бритве и помнить, что всего их было семь – набор. Я попросил его подумать о безумно дорогом бритвенном наборе – это поистине редкость, с резными ручками черного дерева, инкрустированными серебром, которые, очевидно, делали по заказу. Обычному человеку такие ни к чему. Вот откуда следующий ключ – я назвал его «Семь бритвенных лезвий». Вероятнее всего, такой набор мог заказать человек, падкий на дорогие безделицы, человек, купивший изумрудного слона, «потому что это диковина, к тому же редкая вещица и стоит целое состояние…». Но бритвы снова возвращают нас к вопросу: кто же такая девушка?

Единственный раз она появлялась на публике в радиорубке, где радист описал ее как девушку, у которой «были полные руки бумаг»; свидетельство радиста я символически назвал «ключом семи радиограмм». Зачем она пришла в рубку? Девушка явно не праздная туристка, которая спешит отправить родным весточку, что с ней все в порядке. У нее вид наемной работницы. Количество бланков, деловой вид… Напрашивается вывод, что она секретарша. Постепенно костяк наших предположений обрастает мясом. Наш Слепой Цирюльник, оказывается, не только самозванец, изображающий высокопоставленного отшельника, который не покидает своей каюты и путешествует с компаньонкой; но и девушка оказывается секретаршей, а затворник – необычайно богатым человеком, питающим пристрастие к нелепым дорогим безделушкам…

Внезапно доктор Фелл поднял свою палку и наставил ее на преступника.

– Зачем вы ее убили? – спросил он. – Она была вашей сообщницей?

– Вы же рассказываете, не я. – Немо пожал плечами. – Но так как мне все это смертельно надоело… и потом, именно сейчас мне взбрела охота поговорить; кроме того, ваш бренди вовсе недурен. Ха-ха-ха. Я принимаю ваше гостеприимство. Валяйте, доктор. Сначала вы расскажите вашу версию, а потом я вас удивлю. Хотя могу дать вам маленький намек. Да. Веселая прогулка за ваш счет! Так, скорее всего, поступил бы и старина Стэртон… Видели бы вы, какую отповедь я устроил Уистлеру! Хо-хо! Да… Намек вот какой: она была… вы бы назвали ее изощренно честной. Она бы и пальцем не шевельнула мне в помощь, если бы узнала, кто я такой на самом деле. А когда она попыталась предупредить того малого… Вот дура! Ха-ха! Ну, валяйте дальше! – Мистер Немо снова сунул в рот сигару и важно подмигнул.

– Вы знали, – спросил доктор Фелл, – что вас видел пассажир по фамилии Вудкок, когда вы крали первую часть фильма?

– Правда? – Мистер Немо поднял одно плечо. – А мне-то что? Я снял бакенбарды – они накладные – и положил немного воску за щеки; налепил родинку на скулу; кто после этого меня опознает?

Доктор Фелл медленно чертил на листке бумаги одну линию поверх другой.

– И вот у нас появляется первая прямая улика: улика Уничтожения (Устранения). Вудкок определенно заявил, что вы – человек, которого он никогда раньше не видел. Далее. Вудкок не подвержен морской болезни. Он каждый день бывал в салоне-ресторане; когда пассажиры, оправившиеся после приступа морской болезни, выбрались из своих берлог, он непременно выследил бы вора – если только вор не остался в числе очень, очень немногих, по-прежнему не покидавших кают. Хм!… Ха! Я все гадал, не придет ли кому в голову заподозрить… скажем, Перригора или еще кого-то в этом роде. Но Перригор отпал, Кайл тоже отпал; отпали почти все. Дело-то довольно простое, но всех ввела в заблуждение радиограмма из Нью-Йорка.