Эдуард Тополь - Любовь, пираты и... (сборник)

Извините за эту самоцитату, в романе «Русская дива» описанию всего последующего действа моих героев посвящено страниц десять, если не больше. То есть читатели «Русской дивы» могут удостоверить, что кое-какое представление об эротическом наслаждении автор этих строк имел. Однако какие бы изысканные метафоры и эпитеты ни подбирали мы, писатели, для описания сексуального наслаждения, я могу сказать еще короче и проще: самое большое эротическое наслаждение мужчина получает не от этого сакрально-физического процесса, а от созерцания тех наслаждений, которые получает в этот момент любимая им женщина. Как сказал Михаил Жванецкий, «интересно, что они при этом чувствуют?».

Один американский психолог, выступая по телевизору о разнице чувствительности мужчин и женщин, привел очень простой пример. Он поднял с пола пушинку, бросил ее и сказал: «Вот примерно так чувствует мужчина любую обиду или удовольствие». А затем поднял с пола гирю весом эдак 5 кг и тоже уронил ее на пол. Гулкий удар сотряс подиум, а психолог сказал: «А вот так чувствует женщина».

Мне кажется, что при соитии с любимой женщиной самое большое наслаждение настоящий мужчина получает от стонов, вскриков и других проявлений именно ее, а не своих наслаждений.

Правда, и тут женщина должна знать меру. В пору моей полуголодной студенческой молодости у меня был сокурсник, которого соблазнила дочь какого-то министра, и он ходил к ней на ужин и на завтрак в министерский дом на Тверской напротив ресторана «Арагви». Там его вечером потчевали черной и красной икрой, финским сервелатом и кубинским ромом. А на завтрак был настоящий бразильский кофе, свежевыжатый апельсиновый сок и марципаны из соседнего Елисеевского магазина. Но после двух или трех таких визитов ему от этой малины пришлось отказаться. Я спросил его, в чем дело, неужели эта девушка так уж плоха в постели? «Нет, наоборот, – сказал он. – Но она так кричит, что памятник Долгорукому шатается. И когда я ухожу от нее, все менты и охранники этого дома у меня документы проверяют».

На эту же тему у знаменитого израильского каббалиста Михаэля Лайтмана есть такое рассуждение:

«Не важно, в каких видах мы стремимся к удовольствию – в итоге мы все равно хотим наслаждения. Если вставить мне электрод в мозг и давать мне наслаждение, вместо того чтобы я ел, пил, занимался всеми приятными вещами в мире, – мне будет не нужно ничего, кроме такого электрода… Как наркоман: получил свою дозу – и ему хорошо…

А сейчас представьте себе: вот все наслаждения, которые получает человек на протяжении семидесяти лет своей жизни, с одной стороны, и вся горечь и все страдания, которые он переносит, с другой стороны (несчастный!), чтобы достичь этих маленьких кратковременных наслаждений. Если бы мы могли показать человеку это соотношение, то он бы предпочел не рождаться вовсе.

Сколько приходится прилагать усилий, чтобы в итоге насладиться чем-то малым, или наслаждаться тем, что в настоящий момент не испытываешь страданий или хотя бы как-то уравновешиваешь их, – в этом наша жизнь, если мы сделаем правильный расчет.

А раз так, то что выигрывает человек в нашем мире, если в течение всей жизни достигает, предположим, 20 % наслаждения по сравнению с 80 % страданий, усилий, которые ему надо приложить, чтобы достичь этих 20 %? И несмотря на это, через какие страдания он проходит! Сравнив одно с другим, мы увидим, что 60 % страданий остается без какой либо компенсации».

Слуховые страдания моего приятеля превышали не только его эротические наслаждения, но даже наслаждения от сервелата, кубинского рома и черной астраханской икры, и он прекратил свою связь с дочкой советского министра.

Хорошо, перейдем к наслаждению интеллектуальному. Точнее – к творческому.

Бальзак, как известно, работал все ночи напролет.

Драйзер, Толстой, Стендаль, Пушкин, Сервантес, Дефо, Дюма, Гюго и т. д., и т. п. – все великие писатели всю жизнь работали, как теперь говорят, «не по-детски», а вкалывали, что называется, «по-черному» – каждый божий день!

Почему? От бедности? Но Толстой был графом и крупным помещиком, Байрон – лордом, да и остальные не помирали от голода.

Я уж не говорю о графоманах, которые после своей основной работы часами строчат свои «шедевры».

В чем дело?

Откуда эта страсть к писательству, шелкоперству и графомании?

А дело в том, что каждый сочинитель, не важно какого калибра – от Толстого и Достоевского до Марининой и Веллера, – становятся творцами своих миров и своих вселенных. И не важно, что во вселенной Толстого дают балы, сражаются на Бородинском поле и размышляют о смысле жизни, а у Марининой Каменская в тысячный раз ловит не знаю кого, я ее эпопею дальше первой страницы не читал.