Сергей Устинов - Все кошки смертны, или Неодолимое желание

Как-то враз отлегло от сердца: да это же Чехов, «Три сестры»! Я узнал пьесу по этой последней классической фразе ― даже фильм такой есть: «Если бы знать». Марта на сцене еще раз повторила свое сакраментальное «Если бы знать, если бы знать!», и дали занавес.

Какой же я кретин, думалось с облегчением. Ну надо ― классика испугался! Но с другой стороны — бывают же совпадения… Спятившая Светка Михеева говорит: «Они уходят от нас, один ушел совсем, совсем навсегда, мы останемся одни, чтобы начать нашу жизнь снова. Надо жить… Надо жить…» А потерявшаяся неведомо где Марта практически пророчествует: «Еще немного, и мы узнаем, зачем мы живем, зачем страдаем…»

Как говорится, вот вам искусство, а вот вам жизнь ― и поди их разбери.

Но надо было возвращаться к работе. Итак, что у нас в активе?

Светка и Марта жили в Москве, мечтали стать то ли актрисами, то ли топ-моделями, а пока что занимались тем, что «умирали».

У них были возлюбленные с разными именами, главное дело которых состояло в том, что они своих любимых «убивали».

Убивали ― но не убили.

А те умирали ― да не умерли.

(Хотя на сто процентов это можно утверждать только в отношении Михеевой. Марта не выходит на связь уже две недели, что наводит на нехорошие предположения.)

Что же все это означает?

Какая-то невинная игра, столь ужасным образом трансформированная больным мозгом?

Или некий единичный случай на фоне психического растройства стал своего рода фобией? Случай, поразивший впечатлительную девицу настолько, что оказался больной головой возведен в ранг бесконечно повторяющегося явления…

А что, вполне возможно! Как рабочая версия.

Я поймал себя на том, что все время помимо воли хочу найти Светкиной болезни какое-нибудь рациональное объяснение. Даже не столько рациональное, сколько трактующее все происходящее на привычном, бытовом уровне. Но ведь Марта-то пропала! Но ведь Светка-то спятила! Почему я все время механически выношу эти факты за скобки? Упорно отделяю их от бреда Михеевой?

Комплекс Мити Карамазова, как сказал бы Костя Шурпин, замечательный писатель и большой знаток всяких умных и ненужных сведений. Механизм подавления отрицательных эмоций.

Но если за всем этим стоит что-то действительно серьезное и страшное, надо немедленно прекратить ломать себе голову бесплодными размышлениями. Чтобы не поддаться соблазнительной очевидности ложных выводов. Все кошки смертны, Светка Михеева смертна, следовательно…

А заняться нужно тем, что составляет суть и основу моей профессии: сбором информации. Которая одна только и может пролить свет на всю эту несусветицу. Тем паче что я уже катил по брусчатому настилу Пресни к ожидающему меня со своими сногсшибательными новостями Прокопчику.

Вечер давно накрыл город душным плотным одеялом, но величественный силуэт своего помощника я и в темноте увидел сразу. Он стоял возле машины, опираясь на костыли, и сурово вглядывался куда-то в даль.

Вылитый пират Сильвер.

Когда я подъехал, он бросил на меня быстрый высокомерный взгляд и тут же отвернулся, вновь уставившись в лишь ему ведомую точку. Все это могло означать одно: Прокопчик чувствует себя героем дня. Как настоящий подвижник, он не поддался пораженческим указаниям начальства бросить пост, а настоял на своем и теперь имеет право требовать к себе качественно иного отношения.

Я не стал его разочаровывать. Остановившись рядом, но на почтительном отдалении, поинтересовался:

― К-какие будут указания, шеф?

В ответ он оборотил ко мне пышущее негодованием лицо. Если не сказать лик. И произнес со сдержанным достоинством:

― Чем издеваться, приехал бы сюда побыстрее. Упустить можем.

― Там что, есть второй выход?

― Откуда мне з-знать, ― с неподдельной горечью сообщил Прокопчик. ― К-когда я без ноги и на костылях.

― Ну хорошо, ― смилостивился я, переходя на привычный деловой тон. ― Докладывай по порядку.

Прокопчик стал докладывать.

Он ждал у подъезда Мерина добрых часа два. И дождался. Едва стемнело, объект вышел из дому. Одет в светлые брюки и коричневый вельветовый пиджак. На ногах кроссовки. В руках теннисная сумка. Сел в свое «вольво» и двинул сюда, на Пресню. Остановившись неподалеку от того места, где сейчас базировались мы, почему-то довольно долго не покидал автомобиль. А потом…

Потом из «вольво» вылезла баба. С копной русых волос, в длинном серебристом платье, на высоких каблуках. С шалькой на плечах. И с серебряной дамской сумочкой под мышкой. Она прошла недалеко от Прокопчика, и он в свете неоновой рекламы успел в профиль рассмотреть ее белое лицо с отчетливо подведенными черными бровями, нарумяненными щеками и яркими от помады губами.